присягали «Хорватии», к сожалению, понятно. Когда проиграли мы Русско-японскую — многие части на Дальнем Востоке, или в Маньчжурии — взбунтовались. Как раз дорогу вокруг Байкала закончили, пошли эшелоны с пушками, снарядами и провиантом. Стали прибывать новые части. И вдруг, всем спасибо, война проиграна, пора возвращаться в места дислокации. Ну и волнения вспыхнули. Тогда многие полки, особенно местного базирования, были окружены полками, прибывшими из России, и там по приказу наместника Алексеева каждого пятого офицера по жребию публично расстреливали. Была даже такая считалка: «Раз, два, три, четыре, пять — вышел зайчик погулять!»

Расстреляли людей, а потом наместника Алексеева сняли не только из-за поражения в Русско-Японской, но и за эти расстрелы и отдали под следствие, хоть он и был внебрачным сыном самого царя Александра Второго, стало быть, доводился тогдашнему Николашке дядюшкой. Злоба людей за эти расстрелы была такая, что упразднили само наместничество — лишь бы Алексеева отсюда убрать, но сделать вид, что все идет, как задумано. Полки из центральной России затем на свое место уехали, а те самые полки, в которых командиров расстреливали на Дальнем Востоке остались. Ибо бунтовали именно местные, которых поражение в войне никак не устраивало. Ну и закипело негодование. Алексеева считали убийцей, а Царя Николашку ему потатчиком и укрывателем преступления, и от этого начались волнения против всего дома Романовых. Потом по замирению в Портсмуте Хорват получил право на содержание за Амуром нашей погранстражи при условии, что они будут приносить присягу ему, отличную от общерусской. И местные офицеры массово пошли на службу в «Хорватию», ибо русскому царю, который позволил дяде своему наших же офицеров расстреливать, они служить не желали. Винить их за это, я думаю, не за что. Если вы дали слово Родину защищать и биться за нее не щадя живота своего, то не дело вас именно за то, что вы желаете биться за Родину — перед строем расстреливать. И можно было б понять, если бы расстреливал боевой офицер, а то ведь Алексеев был — книжный червь, царедворец, который проиграл все свои битвы и с поля боя первым всегда улепетывал. В общем, крепко обмишулились все Романовы, прислав в наши края этого Алексеева. Он, может быть, и был добрым дядей царю, но в военных делах от него всегда был один вред и смятение. Я думаю, что именно после правления Алексеева в наших краях все у нас здесь стали против монархии. А правительство наше смотрело и только ушами хлопало. Из Центральной России все это было не видно, а у нас тут всем стало ясно, в какую сторону вся эта катавасия со «счастливой Хорватией» клонится и насколько много в наших краях вдруг стало Америки. Любой честный человек в эти годы понимал: творится что-то весьма нехорошее, и поэтому нужно что-то решать, а царь со своей камарильей, получается, не видели, как здесь на Востоке нашу страну буквально на куски рвут и во все стороны так и растаскивают.

Западной границей «счастливой Хорватии», которая впоследствии в наших краях стала называться Дальневосточной республикой, стала как раз Чита, от которой в две стороны теперь уходила дорога — на юг в Китай и на восток к Хабаровску. А в нашу сторону от Читы начинались владения так называемого Восточно-Сибирского корпуса, который состоял из наших этнических немцев и совершенно «бескорыстно и безвозмездно» вооружался против японцев кайзеровской Германией. Немцы очень боялись за свои владения в Азии со стороны японцев, которые были дружны с британской империей, но и на появление американцев в «благословенной Хорватии» они тоже смотрели с нескрываемым ужасом. Так что не было еще революций, не было еще гражданской войны, а в наших краях все уже было поделено Японией, Америкой и Германией. И дружбы никакой меж ними уж не было. Наши «васильковые» части из бурят-монголов под немецким командованием с этого 1912 года стали все чаще перестреливаться с «желтыми» частями забайкальских казаков под началом американских инструкторов, и все вместе мы постоянно воевали с хунхузами и бар- гутами, которых вооружали японцы. Границы с Китаем практически никакой уже не было. Никто точно не знал, где проходят границы Монголии, которую образовал наш Восточно-Сибирский корпус и где точно находится «счастливая Хорватия» в «заамурской области», где находятся так называемые Меньцзян — независимое государство баргутов и чахаров — или Маньчжоу — независимое государство маньчжур, которое японцы в одностороннем порядке объявили среди разваливающегося Китая. В целом, мы были союзны «Хорватии», а «Меньцзян» союзен «Маньчжоу», но никто в этом не был уверен. Мы, «васильковые», то и дело перестреливались с теми же «желтыми», а баргуты то и дело воевали с хунхузами. Или, как говорил наш преподаватель истории на высших партийных курсах: «Тут не хватало только британцев — японских союзников. Они должны были вооружать Меньцзян, или Маньчжоу, а других оставить японцам, и вот тогда в ваших краях была бы полная картина маслом — война четырех армий, за каждой из которых своя Великая Держава, которая свою колониальную армию вооружает, тренирует и полностью оплачивает, и все это на границах нашей страны! Прекрасная иллюстрация того, до чего загнил в те годы царский режим».

Вы спрашиваете, чем закончилась эта война? Кайзеровская Германия напала на нашу страну, поставки оружия от нее прекратились, и поэтому в Ургу зашли вновь китайцы. А потом туда пришел барон Унгерн, и под его знамена встали почти все «васильковые» и выгнали китайцев из Монголии в один пых. Но это было потом, а тогда в 1912 году заамурский правитель Хорват настоял, чтобы из Забайкалья (то есть из его «Хорватии») убрали главного «забайкальского казака» — барона фон Ренненкампфа, героя подавления восстания ихетуаней, ибо, мол, хорватовские «желтые» казаки считают того «засланным казачком» от немецких «васильковых» частей. В итоге фон Ренненкампф оказался чуть ли не единственным немцем, который попал на Первую мировую в рядах русской армии, ибо обычно немцев выводили отовсюду в наши края, а раз фон Ренненкампфа выгоняли из наших краев по требованию американцев, то его просто некуда было девать, кроме как на запад, в губернаторы Виленской губернии. Вот такой исторический парадокс — гримаса истории. Короче говоря, всех дельных командиров, кто хоть как-то в ту пору прославился, высылали с Дальнего Востока по просьбе Америки, ибо американцы, как коршуны-падальщики, мигом чуют, где гнильем завоняло и со всех сторон слетаются туда, как на падаль. А грифы и коршуны — не бойцы: они отпора боятся, вот и выгоняли с Дальнего Востока дельных