— Не хнычьте, несколько километров до Вестранда[42], это раз плюнуть. Один парень пробежал тысячу километров до Зюльта, чтобы встретиться со своей зазнобой.

— И кто же это?

Все оживились, учитель объявил долгожданный привал, тридцать пять мальчишек уселись вокруг учителя и с восторгом выслушали его рассказ.

— Эта история произошла во время Германо-датской войны 1864 года. Пруссия и Австрия заключили тогда союз, чтобы откусить у королевства Дании герцогство Шлезвиг, куда входил и Зюльт. Здесь, где мы сейчас сидим, и по всему острову шли жестокие бои. Жители Зюльта восстали против датчан, датчане объявили осадное положение, арестовали зачинщиков бунта и отправили в тюрьму, в Копенгаген. Но мятеж они не подавили. Капитан австрийской армии Андреас Андерсен, уроженец Зюльта, привел на помощь повстанцам отряд солдат из Штирии и победил датчан. Датские анклавы герцогства Шлезвиг и Гольштейн перешли в состав Германского союза. Многие австрийские солдаты стали почетными жителями Зюльта. Это присказка, а история вот какая. Австрийский пехотинец Венцель Вонер познакомился на Зюльте с белокурой фризской девушкой, а когда вернулся домой, так затосковал, что прошел пешком тысячу километров, чтобы встретиться с ней снова. Он провел в дороге два месяца, прежде чем усталый, но счастливый прижал к груди свою милую. Он женился на ней и стал чиновником на Зюльте. И значит, австрийцы — наши друзья, — закончил свой импровизированный урок истории господин Тис».

И тот же вывод сделал Андреас на кокаиновой вечеринке. Никто из собравшихся в Кампене австрийцев понятия не имел ни об этой исторической заслуге своего отечества, ни о Венцеле Вонере. Андреас сорвал бурные аплодисменты, четверо или пятеро других гостей, до которых не дошла очередь, отказались от участия в конкурсе. Уроженец Зюльта был объявлен победителем, хозяин дома торжественно вручил ему купюру в 500 марок, все прокричали «ура!» и провозгласили Андреаса почетным австрийцем.

Мораль истории? Да нет тут никакой морали. Разве что полезный совет: если тоскуете по свежему воздуху, поезжайте на Зюльт, прогуляйтесь по Вестранду, дышите глубже. И в ваши легкие вместо NOx и РМ10 попадут соль и йод, и это очень здорово. И держитесь подальше от кокаина, в просторечии кокса. Вдыхание кокса приводит к сильному сужению сосудов, а это вредит кровотоку и снабжению организма кислородом. Тут уж не поможет никакой свежий воздух.

Последние вещи

Осенью 2019 года в садах Ватикана можно было наблюдать необычную для римского взгляда церемонию. Посадку одного дуба. Босоногая женщина в легонькой набедренной повязке, прибывшая с берегов Амазонки, торжественно поднесла к дереву чашу с землей, опрокинула содержимое, коснулась лбом земли и благоговейно погладила ее под бормотание украшенных перьями индейцев. Католическая церковь всегда умело пользовалась духом времени. Поэтому она и существует так долго. В Средние века она была заражена милитаризмом монархий, в начале Нового времени подверглась влиянию меркантилизма набиравшей силу буржуазии, в XIX веке устремилась вслед просвещению, в начале XX века подхватила вирус расизма, а в конце XX века не устояла против постмодерной разнузданности. Теперь в моде культ природы.

Мне тоже небезразлична окружающая меня среда, потому-то я и написал эту книгу. Вопрос лишь в том, какое место в системе ценностей занимает охрана природы. Относится ли она, как полагал Дитрих Бонхёффер[43] (или Лютер?), к числу последних или предпоследних ценностей?

Те, кто называет зеленое движение новой светской религией, часто стремятся его опорочить. Славой Жижек[44], например, пишет, что зеленое мышление — это «опиум для масс, он заменяет исчезающую религию, берет на себя фундаментальную функцию старой религии и вместе с пророчицей Гретой в союзе с климатологами претендует на неоспоримый авторитет». Лично я считаю, что все формы религиозности хороши, так что, по-моему, предвзятая критика попадает пальцем в небо, и новая религия, льстящая современному индивидуализму и к тому же предлагающая нечто новенькое, а именно альянс между наукой и верой, должна бы внушать почти уважение.

Но мне куда интереснее докопаться до корней экологической ответственности, пусть даже принимающей религиозные черты. Так ли уж удивительно, что природа пробуждает религиозные чувства?

Я убежден, что каждый человек чему-нибудь поклоняется. Вопрос в том, кому и чему, кому или чему придают такую высокую ценность, что готовы на нее молиться. Для экологов природа, здоровье планеты и есть высшее благо. Их божество. Честертон полагал, что атеистов не бывает, атеистами называют себя люди, не осознающие, во что они веруют. Нам явно присуща предрасположенность к религиозному чувству, и тут ничего не изменит ни просвещение, ни агностицизм. Видимо, у нас изначально есть потребность причаститься к чему-то действительно значительному, верить во что-то великое. Восприятие мира как стоящего на грани климатической катастрофы обещает секуляризированному обществу смысл и содержательность жизни.

Глядя с иудейско-христианской колокольни, мы легко находим истоки зеленой религии. Где-то в глубине нашего подсознания дремлет догадка, что человек виноват уже потому, что он человек. Эта догадка всплывает почти во всех великих архетипических сюжетах нашей культуры. Почему Адам прячется от Бога? Потому, что знает: за ним должок. И почему в «Процессе» Кафки обвиняемый Йозеф К. так и не узнает, в чем его обвиняют? Потому, что он виноват во всем. В сериале «Умерь свой энтузиазм» Ларри Дэвида стыдят за то, что он насвистывает мелодию Вагнера: «Это наша типично еврейская ненависть к самим себе». А он в ответ убежденно заявляет: «Разумеется, я себя ненавижу! Но уж никак не за то, что я еврей!». Осознание собственных падений и изъянов не должно непременно оборачиваться ненавистью к самому себе, но глубинное ощущение собственной виновности все-таки заложено в натуре человека. Интуитивное знание, что всякое человеческое деяние происходит за счет чего-то, устранить невозможно. «Я — жизнь, которая хочет жить посреди жизни, которая хочет жить», — говорил Альберт Швейцер. Эту борьбу за жизнь ведет уже ребенок против матери. «Ты беззаботно входишь в мир, порвав ее болей завесы», — сказано у поэтессы Марии Эшбах. «Жить — значит поглощать и пробиваться согласно своей природе, упорно, бессознательно, неизбежно, невольно, причиняя страдания другим, без спроса отбирая чужую жизненную силу. Из этого закона нет исключений», — говорит Ханна-Барбара Герл-Фальковиц, мой любимый (современный) философ.

Так что некое неосознанное родство между неорелигией экологизма и традиционными библейскими религиями наверняка существует. Впрочем, с точки зрения христианства следует при любой возможности строго указывать на то, что почитание природы в Библии, особенного в Ветхом Завете, понимается достаточно широко. Возможно, успех такой неорелигии как экологизм именно тем и объясняется, что эта заповедь многократно забывалась иудейством и