– Я знаю.

Кучер ударил кнутом, и повозка тронулась.

Сколько лет Ромульда не была здесь! А ведь когда-то они с Хасимом часто скакали по этим разбитым дорогам, поднимая за собой пыль, хохотали во весь голос и были так счастливы.

Вот и охотничий домик! Ромульда ахнула от восхищения.

– Что такое?

– Я и забыла, как здесь прекрасно!

А он? Мог ли он забыть, как она прекрасна? Даже сейчас, с этой нелепой американской коротковолосой прической, она очаровательна. Он едва может сдержаться, чтобы не расцеловать ее!

Но нет! Или она сделает первый шаг, или между ними ничего не будет.

– По правде говоря, я тоже, – признался он. – Я уже давно здесь не был.

– Но почему? Тебе так нравилось это место!

– Управление государством не оставляет мне времени для развлекательных путешествий.

– Ты можешь перепоручить дела своим помощникам.

Хасим рассмеялся.

– Нет, такой роскоши я не могу себе позволить. Если я хочу, чтобы народ любил и уважал меня, я должен быть в курсе всего, что происходит в стране.

– Но народ действительно тебя любит! – Ромульда произнесла эти слова со страстностью, которой сама от себя не ожидала. – Ты же знаешь, что любит.

– Похоже, ты заговорила комплиментами.

– Не дождешься!

На несколько мгновений им показалось, что вернулись старые добрые времена. Они беседуют друг с другом, смеются и не помнят прежних обид.

– Ты проголодалась? – вдруг спросил Хасим.

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Может, тогда прокатимся верхом? Как когда-то?

Их коляска повернула за угол охотничьего домика и остановилась. Откуда-то появился слуга и помог жене султана сойти на твердую почву.

– Зайдем, посмотришь домик. Заодно и переоденемся.

В доме Ромульда с облегчением – и в то же время с разочарованием – обнаружила, что для нее приготовлена отдельная спальня с большой кроватью и ванной. Такую же комнату, только побольше, занимал и султан. А раз так, они при желании могут неделями спать порознь.

Ну что ж, сказала она себе, таков обычай. Нужно смириться. В конце концов, у них ведь свадьба понарошку.

Ромульда переоделась в костюм для верховой езды и вышла в прихожую, где ее уже ожидал Хасим.

– Посмотрим лошадей, – предложил он.

Они направились в конюшню. Здесь ее поджидал сюрприз – великолепный арабский жеребец, заволновавшийся при ее появлении. Ромульда не могла поверить своим глазам!

– Но ведь это… Шервез? Разве такое возможно?

– Как видишь. – Он следил за ее реакцией. Она бросила на него восхищенный взгляд, и его сердце заколотилось. Но он ничем не выдал себя. – Неужели ты думала, что я позволю твоему отцу продать первому встречному твоего любимого жеребца?

Ромульда прижалась щекой к теплой лошадиной шее. На нее пахнуло детством, которое, казалось, было так давно.

– Но зачем было беспокоиться?

– Этот конь принадлежит тебе, и только тебе. Так будет всегда. – Он понизил голос. – А ты всегда будешь принадлежать мне.

Ничего себе! Поставить клеймо владельца на лошади – это еще куда ни шло, но заявить, что и она его собственность, это уж слишком!

К тому же она его жена лишь формально. Фактически они так же далеки друг от друга, как два человека, встретившиеся день-два назад и не успевшие толком познакомиться.

Может, момент настал? Пора проявить истинные чувства? Но обстановка не располагает к тому, чтобы броситься ему на шею. Телохранители следят за каждым ее действием.

Нет, пока не время. Она вскочила в седло и крикнула ему:

– Так что же ты стоишь?

Хасим с изяществом прирожденного наездника вскочил на лошадь и последовал за ней.

Когда они вернулись в охотничий домик, солнце уже садилось. Верхушки гор еще были освещены его лучами, а подножия казались темными и таинственными.

Ромульда вспотела, ее лицо и одежда были покрыты пылью, но вовсе не это ее беспокоило. В пустыне она чувствовала себя свободной. Теперь же она в закрытом пространстве. Стены домика давят на нее. К ней вернулось былое напряжение.

Лицо Хасима снова приняло холодное, отрешенное выражение. Ей показалось, что он цедит слова сквозь зубы. Говорит так, будто презирает ее.

– Обед подадут в восемь, – сказал он. – Пойду переоденусь. – И, не добавив ни слова, даже не взглянув на нее, пошел в свою комнату.

Ну и плевать на него, сказала она себе. Хочет показать характер? Ради Бога. Презрительно хмыкнув, Ромульда направилась к себе, приняла ванну и оделась к обеду.

Когда она появилась в столовой, Хасим уже ждал ее. Его лицо не выражало ничего, кроме холодного равнодушия. Он отошел от камина, затопленного по его приказу (ночи в горах стояли холодные), и жестом предложил ей садиться за стол.

Ромульда и не подозревала, что под этой маской скрывается страстное желание. Он с восхищением оглядел белое платье, украшенное блестками, ее лицо, на котором не было ни следа косметики. Никогда он не видел женщины красивее!

И недоступнее… Веселость и непосредственность, с какими она вела себя днем, сменились скукой и отчуждением. Казалось, перед ним другая женщина. Женщина, для которой он как мужчина ничего не значит. Которая и пальцем не пошевелит, чтобы соблазнить его.

Да она и не привыкла к этим играм. Ведь она была девственницей, напомнил он себе, и снова испытал чувство вины за допущенную ошибку. Преступную ошибку.

– Все нормально? – спросил он ее.

Он смотрел на нее со страстью, с плохо скрытым желанием и в то же время безучастно.

Как быть? Она не знала, как себя вести. Броситься в его объятия?

Появился слуга с великолепной фарфоровой чашей, из которой шел пар. Знаменитый бахрамский рис, рассыпчатый, с удивительно нежным вкусом. Такой рис не каждый сможет приготовить. К нему нужен подход. Как и к Хасиму.

– Да, – ответила она.

– Устала?

К чему эти вопросы? Если она ответит, что устала, он опять скажет: спи одна. И вообще, она не чувствует усталости. Наоборот, ее мускулы напряжены, а в душе какое-то томление. Как будто в эту ночь может случиться что-то очень важное.

– Нисколько, – покачала она головой. – Я и забыла, как хорошо ездить верхом. А ты?

Он улыбнулся своей загадочной улыбкой.

– Никогда не испытывал такого прилива сил.

Ромульда заставила себя поесть. Еда была выше всяких похвал, да и аппетит у нее был отменный: ведь у нее крошки во рту не было с самого завтрака.