Я – отмеченный Смертью. Она была нежна со мной.

* * *

Наверное, я забыл о холоде. С каждыми пройденным на запад километром температура опускается все ниже. Солнце прячется за снежными тучами, и в наступившем полумраке мы с любопытством рассматриваем окрестности – ночью они укрыты тьмой, днем же обычно нестерпимый свет взбесившейся звезды превращает все в белесое бесформенное пятно.

Я часто ездил этой дорогой раньше, путь до Перми занимал четыре часа и равнялся тремстам пятидесяти километрам. Вряд ли с расстоянием что-нибудь случилось (хотя этот мир изменился слишком сильно, чтобы верить в константы), но все остальное… После Храма говорить о времени я попросту боюсь, но пейзаж сравнить вполне в состоянии. До Катастрофы он не отличался особенным разнообразием: обширные поля, густые леса, реки под мостами, редкие населенные пункты вдоль трассы. Что еще? Заправки, кафешки, стоянки грузовиков и нечто унылое, обозначаемое нерусским термином «мотель». Тогда все вокруг проносилось на запрещенных ста двадцати км/ч (больше нельзя, пермские гаишники особо разогнаться не давали, а меньше – глупо) и глаз не успевал зацепиться за редкие достопримечательности. Сейчас скорость позволяет оценить местность во всех подробностях – видимый радиус не слишком велик из-за плотного и все усиливающегося снега, но и того, что удается выхватить взглядом, хватает для незабываемых впечатлений. Больше всего пугает лес, от прежних деревьев не осталось ничего, стройные великаны уступили место низкорослым кривым уродцам, ничего не знающим о красоте и симметрии. Переплетение тонких, покрытых мерзкого вида слизью стволов, корней, торчащих из земли, кроны из грязно-бурых, пульсирующих то ли почек, то ли листьев. Все находится в постоянном движении, скрипит на ветру и качается, лиловые прожилки в губкообразной коре сжимаются и разжимаются, прогоняя внутри себя вязкую, желеобразную кашицу. Лесные обитатели мелькают то здесь, то там, но разглядеть их невозможно, лишь постоянные стоны и уханье не дают усомниться в реальности увиденного. Не показалось, не примерещилось, здесь кто-то есть, и этот кто-то внимательно следит за тобой.

К счастью, никто из наблюдателей не выбирается на разбитую, проросшую темным мхом дорогу. Мы на трассе совершенно одни: ни брошенных машин, ни охотящихся животных, никого. Мертвая река не терпит чужаков на своей территории!

Значит, мы уже свои для нее? Не стоит обманываться, свой только Зверь, а мы пассажиры с временным допуском в святая святых. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

– Зул, у нас есть теплые вещи?

Я вышел в поход со своим противогазом и «калашом», Мастер Вит не оставил времени для сборов. Надеюсь, у маркиза оно было.

Так и есть, неразговорчивый в последние часы компаньон жестом приглашает меня в палатку – тент уже совсем просел под снегом, нужно срочно очистить «крышу»! – и указывает на один из многочисленных рюкзаков.

Утепляюсь, чем Мастер Вит послал, – короткая дубленая куртка и вязаная шапочка – на первых порах достаточно.

– Тебе нужно написать отчет Витасу, – неохотно, сквозь зубы цедит шизоид.

– Ты специально ждал, пока я оденусь для улицы?! – вид снаружи, конечно, неказистый, но все лучше, чем страдать нелюбимым эпистолярным жанром в палаточной неволе. – Как я отправлю это гребаное послание?

– Отправлять – моя обязанность, – в руках Зулука карандаш и листок сероватой бумаги. – Твоя – писать.

* * *

Грызу кончик карандаша, пальцами мну тонкий листок. Не уверен, умею ли я еще писать, – не самое востребованное умение в последние десятилетия.

«Уважаемый Мастер Вит! Во первых строках своего письма…»

Как там дальше в оригинале? Довоенная жизнь аккуратно, килобайт за килобайтом стирается из моей памяти, многого уже не помню и никогда уже не вспомню. Обидно.

Прошу у Люка стирательную резинку и оставляю только «Уважаемого Мастера Вита». В дальнейшем зависаю на долгих полчаса, безрезультатно соображая, как изложить куцым печатными словом все то, что произошло с нами с момента выхода из Пояса. Один Храм чего стоит! Как описать то, что кажется на следующее утро абсолютным бредом и мороком?!

Три богини под окном

Пряли поздно вечерком…

Классик все верно сказал, ни слова не соврал! Эх, вдарить бы мощным пятистопным ямбом по умственному бездорожью, да нет соответствующего дара.

Таможенников на посту было четверо. Ухмыляющиеся, самодовольные. Самый самодовольный и самый цветущий – знакомый обиженный.

– Рад вновь видеть вас, Людмила Валерьевна, на гостеприимной станции Лесопарковая, – поганая улыбка, не предвещающая Летиции ничего хорошего, расползалась чуть ли не до самых ушей. – В прошлый раз вы забыли оплатить пошлину за проход, необходимо погасить долг, а также набежавшую с того времени пеню.

Они, все четверо, грубо схватили девушку и потащили на платформу, в какое-то техническое помещение. Кузнецов остался снаружи, даже не попытавшись помочь своей спутнице. У него были весьма странные представления о чистоте заключенной сделки.

Оказавшись в просторной комнате, заставленной вдоль стен закрытыми металлическими шкафами – возможно, здесь хранился многочисленный конфискат, – обиженный немедленно расстегнул ширинку и наставил на Летицию подрагивающий от возбуждения член.

– А вот и мой пеня, – хвастливо заявил он, хотя, на взгляд девушки, хвастаться там было абсолютно нечем, классическая «двоечка», только в мужском измерении. – Приступай, сучка, соси прощение.

Лю оглянулась, коллеги обиженного с явным нетерпением ожидали начала порнографического спектакля, еще чуть-чуть – и начнут подбадривать ее криками соответствующими! Твари.

– Должна – отплачу, однако цирк устраивать из этого не собираюсь, – уверенно заявила Лю, глядя в глаза похотливого таможенника. – Пусть остальные выйдут.

– Что-о-о?! Ты еще условия будешь ставить, мразь?! Да я… – взъярившийся обиженный вдруг сбился, стушевавшись под горящим девичьим взором. Сам не понимая, что делает, махнул остальным:

– Парни, валите отсюда.

А Лю продолжала буравить его взглядом, не обращая внимания на протестующие вопли оставшихся без зрелища уродов. «Подчиняйся, ублюдок! Смотри на меня! В глаза, выродок, в глаза!»

Таможенник ничего не видел перед собой, только два пылающих адским огнем зрачка заполнили всю окружающую вселенную… и несуществующий голос, вбивающий приказы в сознание словно гвозди. Подчиняйся, подчиняйся, подчиняйся!

Воля лесопаркового служащего оказалась сломлена, он поплыл, не выдержав напора, сдался. «Я подчиняюсь».

– Жаль, ты совсем не гибкий и живот на службе отъел неслабый, – Летиция говорила полушепотом, еще не веря, что смогла ввести озабоченного мужика в транс, опасаясь нарушить хрупкое, слабо понятное ей состояние, но при этом не давая ему опомниться и хоть на миг прийти в себя. – Я бы заставила тебя ублажить самого себя, да боюсь, от усердия переломишь хребет… А мне запретили убивать… Обидно, конечно, получился бы отменный Уроборос!