А на противоположной косе Бомбейской бухты – шикарный гостиничный комплекс «Сан энд Сэнд» – «Солнце и песок». Комплекс расположен прямо на берегу океана, но не зря море не упомянуто в названии комплекса. В Бомбее нельзя купаться в море: Бомбейская бухта отравлена сточными водами огромного города (здравствуй, холерный вибрион!). Однажды в бухту заскочил целый косяк сардины – то ли какие‑то хищники напугали, то ли по другой причине… Но через несколько минут сардинки перевернулись брюхом кверху и закачались на волнах. Пару дней после этого чайки пировали на песке бухты под парапетом набережной. А на третий день я увидел, как они переворачивали сардину и выклевывали только глаза – объелись. Вот такая водичка… А купаться можно только в бассейнах шикарных отелей или спортклубов, расположенных на набережной Ожерелье Королевы. Если ты морской офицер, то можно поплавать в отличном бассейне Морского офицерского клуба около «Ашвини».

Нет, на побережье места для технической позиции не найдется. Значит, страдать опять придется бедноте перенаселенного Тромбея. Интересно, сознает ли господин Мангалай, что за сменой катеров последует радикальное изменение тактики Западного командования? Большие противолодочные корабли еще можно считать оборонительным оружием, а вот скоростные ракетные катера «Оса» – это, без сомнения, оружие нападения. Когда у индийцев были только «Комары», то, выстрелив одной ракетой в корабль противника, надо было поворачивать домой, на базу, сохраняя последнюю ракету на случай непредусмотренной встречи с противником на обратном пути. С «Осой» совсем другое дело. У нее четыре ракеты, и есть переключатель на пусковом устройстве: 1–2–3. Значит, она может поразить первую попавшуюся на ее пути металлическую цель, может ее пропустить и поразить вторую, может пропустить две и поразить третью. Из-за увеличения водоизмещения катера увеличена и емкость топливных танков. А значит, из Бомбея, при условии дозаправки на мелководной банке в Аравийском море, можно добраться до Карачи. Можно поставить переключатель на цифру три и дать залп по порту и морской базе. Ракета в порту цель найдет. Железа там хоть отбавляй. Пятьсот килограммов тротила – серьезная вещь. Паника и неразбериха будут обеспечены…

Министр извиняется, что не сможет присутствовать на завтрашнем приеме. Немудрено догадаться почему! Он хотя и министр, но остается неприкасаемым. А на приеме главными фигурами среди приглашенных гостей будут главнокомандующий сухопутными войсками генерал Манекшоу, адмиралы Нанда и Курсетджи. Они даже не кшатрии, как капитан Мудхолкар, они из брахманов – наивысшей касты в индуизме…

Капитану Мудхолкару, командиру «INS Trombay», как всегда, кажется, что я перевожу извинения министра адмиралу Горшкову уж слишком подробно. Он кшатрий, кастовый военный. 32‑й стих «Бхагавадгиты», второго эпоса индуизма, гласит: «Счастливы кшатрии, в жизни которых вовремя приходит война, открывая путь на небо…» В его жизнь война приходила довольно регулярно, и вовсе не из‑за трусости он еще не нашел своего пути в нирвану. Женившись во время службы на колониальной француженке-полукровке, он многого натерпелся от своих более рьяно соблюдающих кастовость товарищей, и вышел из этого испытания с честью, не растеряв ни любви, ни достоинства. По его честному лицу можно читать, как по книге: «Беда с этими переводчиками… Иногда кажется, что они не полностью переводят, иногда – что‑то добавляют от себя. Борис раньше, когда строили Тромбейскую техническую позицию, работал со мной. Странно, но жена, Клэр, очень замкнутая по характеру, легко приняла его. Он довольно часто бывал у нас дома в Бомбее. А потом его забрали в посольство. В посольстве работать интереснее, но разве можно сравнить кабинетную работу с боевым выходом в море! Да и досуг у нас неплох. Индийские моряки научились обходить сухой закон. Выйдя за территориальные воды, откупоривают в кают-компании бутылку индийского рома. И хотя русские не очень любят сладкие напитки, крепость рома даже у них вызывает уважение. Посмотрим, мистер Борис, чем будут потчевать нас завтра на вашем приеме!»

Так и хочется кивнуть ему: «Посмотрим, captain, Sir!»

Ранним утром следующего дня кортеж из четырех машин выехал в Агру. 180 километров по индийским дорогам кому угодно покажутся долгими, только не русским. У нас на родине везде такие дороги. В переднем «Шевроле», сразу за машиной военной полиции, едут генерал Беленко с капитаном Мудхолкаром, в посольской «Чайке» – адмирал Горшков, его дочь и адмирал Нанда на заднем сиденье, я на откидном с адъютантом Нанды лейтенантом Тиви и адъютант Горшкова на переднем. Он обижается, если его назвать адъютантом. Он «офицер по особым поручениям». И, если не ошибаюсь, положил глаз на очень соблазнительную дочь адмирала. Попытка не пытка. Он молодой капитан второго ранга. Конечно, в 31 год, как Горшкову, ему адмиралом не стать, но в случае удачи успешная карьера будет обеспечена…

В третьей машине – адмирал Курсетджи с Бондаревым. Эти найдут о чем поговорить. Офицеры связи обоих главкомов и охрана – в четвертой. Посол отговорился от поездки – нездоров. Это «дипломатический насморк». Просто сегодня в Палам прибудет знаменитый на весь Советский Союз молдавский ансамбль «Флуераш», а с ним и организатор этой поездки – народная артистка СССР Ляля Черная. Николай Михайлович неравнодушен к этой необычайно красивой и талантливой женщине и, конечно, будет ее ждать в своей резиденции. Повар уже замариновал ее любимое блюдо – шашлык по‑карски. Ляля говорит, что она привыкла к мясу «с дымком» в цыганском таборе. Это красивая ложь. Она никогда не жила в таборе.

Ляля… Интересно, знает ли Николай Михайлович, что она стала Лялей Черной только в 1930 году? Она Надя Киселева, дочь беспутного русского офицера-дворянина и православной цыганки из «линейных» цыган, родилась в Нальчике, на моей родине. Линейными эти цыгане назывались потому, что осели здесь во времена русско-кавказской войны, еще когда существовала Кавказская линия вооруженных укреплений. Отец Нади пил, играл в карты и в конце концов исчез, бросив жену и троих детей. В 16 лет Надя убежала в Москву и устроилась в цыганский хор знаменитого ресторана «Яр». Фильм «Последний табор» принес ей известность, и она стала ведущей актрисой цыганского театра «Ромэн». Почти все русские любят цыганщину, и цыганские романсы в ее исполнении никого не оставляли равнодушным. Во время войны она эвакуировалась из Москвы, приехала на родину, поселилась в гостинице «Нальчик», давала концерты на турбазе и в санаториях, превращенных в госпитали, а когда немцы приблизились и к Нальчику, уехала в Ереван. Маленький, в два окна, домик на Советской улице, где она в 15 лет взяла на себя заботу о всей семье – и о матери, и о брате с сестрой, стоит до сих пор. Наверное, Николай Михайлович не знает всего этого… Константин, референт посла, конечно же, знает, но вряд ли скажет послу. Скорее расскажет своему негласному начальнику – генера… тьфу, прости, господи, советнику Медвянику.

Я вспомнил, как на третий день после моего приезда в Индию советник вдруг вызвал меня к себе. Я готовился к переезду в Бомбей, времени было в обрез, я должен был еще получить инструктаж у военного атташе, и этот вызов к «постороннему» советнику был совсем не ко времени. Но советник Медвяник – фигура в посольстве авторитетная, к нему на козе не подъедешь. Я тогда в посольстве был человек новый, со мной никто не рвался делиться закрытой информацией, но я знал, что он представляет какое‑то из секретных ведомств. Дедукция – метод достаточно простой. ГРУ не надо огород городить, у них есть совершенно легальный разведывательный аппарат – военный атташат. Советник Ивашкин – представитель ЦК, секретарь парткома посольства. В капиталистических странах этот пост назывался советник посла, председатель профкома. Остается одно ведомство. Я думал, что он мне передаст какой‑нибудь пакет для своего человека в столице штата Махараштра. Бомбей был пересечением многих неисповедимых путей и тайных троп, овеянный романтическими легендами разведок, как и Танжер, Стамбул, Гонконг. Но зачем ему это – ведь он как пальцем показывал бы этим на своего сотрудника? Оказалось, все дело было в том, что именно на Западном флоте и не было у господина советника этого своего человечка. И без всяких лишних проволочек Федор Алексеевич предложил мне стать его представителем (читай – информатором) в Бомбее. Было видно, однако, что к разговору он подготовился тщательно. И не без посторонней, очень ценной помощи. Он, рассказав мне о моей предполагаемой патриотической миссии, добавил, что и некоторая доля романтики в моем возрасте не помеха. В качестве псевдонима он предложил мне на выбор три фамилии моих знаменитых земляков-летчиков: Ахмедхана Канкошева, Кубати Карданова и Али Байсултанова. Отсюда можно было сделать сразу три вывода: он кое‑что узнал о моей родине – Кабардино-Балкарии (наверняка – от Обозревателя, который баллотировался у нас), знал мою биографию и послужной список – иначе почему все три псевдонима были именами летчиков? По псевдонимам можно было сделать и третий вывод – хоть он и не назвал прямо организацию, которую он представлял, было ясно, что это КГБ. Псевдонимы в ГРУ безличны, они чаще описывают образ жизни или пристрастия человека – Дервиш, Шахматист, Пилигрим, Седой. В КГБ – имя и фамилия. Без отчества. Когда я ответил советнику, что еще не потерял надежду на приглашение в кадры военной разведки, генерал не был разочарован. По крайней мере он не показал этого. Правда, не удержался от колкости: «Бросьте! У вас нет военной специальности, которая могла бы заинтересовать «покупателей» из ГРУ. Язык они хорошо преподают в Военном институте иностранных языков и в Военно-дипломатической академии и за специальность его вообще не считают. А вам уже тридцать…»