В общагу я вернулась вскоре после одиннадцати. Ни Кайли, ни Светланы в доме не оказалось. (Если я правильно помню, это был вторник, поэтому они наверняка сидели в «Шатре».) Дженетт уже спала как дитя; вероятно, ушла спать в девять тридцать как примерная девочка.

Я умылась, хорошо увлажнила лицо и выпила несколько стаканов воды.

Когда я, зевая, добралась до своей койки, то поняла, что искала Светлана в ящиках в начале вечера: ножницы.

На стене рядом с нижней койкой были прикреплены две фотографии Робера, вырезанные из журнала. Правда, та, где он был снят у входа в бар «Шива», претерпела некоторые изменения от ловких рук русской — обе модели исчезли. Светлана вырезала их фигуры, так что теперь только один Робер смотрел на нее из-за темных очков, наблюдал, как она спит, а с обеих сторон его окружали лишь вырезанные силуэты.

Я невольно сглотнула. Интересно, как по-русски будет «жуть»?

Что ж, хорошо хотя бы то, что она не прикрепила рядышком свою фотку, правда? Правда?

На следующий день я пришла на съемку на полчаса раньше, полностью отдохнувшая, несмотря на легкую психопатию, которую начала демонстрировать Светлана, — сработала моя долгая прогулка пешком.

Съемка весенне-летней коллекции Vena Cava проводилась в роскошных апартаментах в Уэст- Челси. Когда я появилась на площадке, вся команда была в сборе, готовилась к работе. Повсюду сновали помощники фотографа: устанавливали свет, прилаживали зонтики, используемые для мягкого отражения. Стилист по прическам, дизайнер, визажист — все уже были там и ждали меня. Я уселась перед зеркалом и отдалась на милость их опытным рукам, которые полностью меня преобразили: стилист превратил мои волосы в блестящую кокетливую гриву, сразу дававшую понять, что я из мира высокой моды, визажист умело сделала мое лицо безукоризненным. Умереть не встать. Я была так возбуждена, что буквально подпрыгивала в кресле.

Затем мной занялся дизайнер, велев примерить различные наряды, чтобы посмотреть, какой из них мне пойдет больше. Глядя на себя в зеркало, я еле сдерживалась, чтобы не захихикать, — настолько по-разному я каждый раз выглядела. Вырванная из грязной общаги, загримированная профессиональными руками, я была настоящей моделью!

Пришел фотограф и с ходу начал кричать на помощника, чтобы тот поменял всю установку света.

Я возвышалась над ним каланчой, над этим коротышкой, одетым в блейзер и черно-белую рубашку в тонкую полоску, словно он только что сошел с французского экрана шестидесятых годов или около того. Он вел себя как психованный, и я даже начала подозревать, что он тоже использует любимое Светланино «бодрящее» средство. Он метался от прожектора к прожектору, поправлял их, проклинал помощника, а потом начал сыпать проклятия, вообще ни к кому не обращаясь.

Наконец все было готово! Я надела первую вещь, выбранную стилистом, и была поставлена перед железной винтовой лестницей, которая вела на второй этаж апартаментов. Снова установили свет, и началась съемка, фотограф вопил как резаный, когда мне нужно было сменить позу. Все шло хорошо, мы проработали до перерыва на ланч, заказанный и оплаченный фирмой Я съела лишь половинку половинки сандвича — больше не смогла, так сильно нервничала во время работы.

Второй наряд начали снимать в той части мансарды, что была обставлена «под гостиную». Там был диван от Имса,[30] стеклянный журнальный столик на металлических ножках и кресло Лe Корбюзье. Им понадобилась модернистская атмосфера, которая хорошо сочеталась с новой коллекцией, — по крайней мере, так мне объяснил стилист.

Помощник посадил меня туда, где я должна была сниматься после ланча, и начал размахивать вокруг меня экспонометром, выкрикивая цифры фотографу, который лихорадочно суетился за камерой, весь погрузившись в мир диафрагм, фокальных колец и кадрирования.

Неожиданно я обратила внимание, что на столике лежит точно такая же книга о Баския, какую я купила накануне! Я подавила желание взять ее в руки, так как ассистент закончил возню с экспонометром и усадил меня в позу.

— Поехали, подбородок ниже, еще ниже, нет, это уже слишком, вот так хорошо, зафиксируй, глаза пошире, дай нам увидеть эти прекрасные глаза! — наставлял меня фотограф, а сам щелкал камерой, ослепляя вспышкой. — Ладно, с этой позой разобрались. Джордж!

Помощник в ту же секунду оказался рядом с ним, словно верный кокер-спаниель.

— Поправь пятьсот пятьдесят, и пусть она готовится к следующему кадру.

Джордж начал возиться с одним из прожекторов, а я поняла, что у меня по меньшей мере полминуты перерыва.

Я наклонилась и взяла со столика книгу о Баския.

— Это чья? Того, кто здесь живет? Или ее принесли специально для съемок? — спросила я, перелистывая страницы и впитывая в себя неистовую энергию художника. — Ну разве он не удивителен?

Фотограф посмотрел на меня так, словно я окончательно и бесповоротно свихнулась.

— Что она делает? — спросил он у помощника, будто меня здесь вообще не было. — Что она делает?

— Мм, смотрит книгу… — пролепетал Джордж.

В ответ фотограф бросил на него убийственный взгляд.

Кровь прилила к моему лицу. Я никак не ожидала такой реакции.

— Простите, просто я вчера купила точно такую книгу и подумала…

Фотограф меня перебил.

— Мы что, проводим здесь долбаную телевикторину «Счастливый случай»? — принялся он отчитывать меня. Потом снисходительно отнял книгу, как отец отнимает острый ножик у своего несмышленого дитяти, и строго посмотрел мне в глаза. — Ты модель. Не думай, милая, от этого бывают морщины. Нам нужно от тебя только одно — чтобы ты выглядела красивой, поняла?

Я кивнула, плотно сжав губы.

Он вернулся к себе за камеру.

— Ладно, Джордж, приготовь ее…

Сердце колотилось у меня в ушах, заглушая его слова. Во мне боролись злость и смущение — что же это выходит: я тут изо всех сил стараюсь, но не имею права и слова сказать о чертовой книге на столе? Я вспомнила, каким взглядом посмотрел на меня кассир книжного магазина, и мне захотелось доказать фотографу, что он ошибается и я могла бы с ним поговорить о Баския, если бы захотела… Я много чего хотела сказать, но, разумеется, промолчала. Просто позволила Джорджу усадить меня в нужную позу, после того как он еще раз проверил освещенность экспонометром. После инцидента лицо продолжало пылать.

— Черт возьми, да она вся красная! — проорал фотограф. — Визажист!

Дальше съемка пошла гладко. Я избегала любых разговоров об искусстве. Фотограф считал, что я отлично справляюсь, пока молчу. Меня было видно, но не слышно. После окончания съемки я переоделась в свое и поняла, что успешно справилась с задачей — в основном потому, что помалкивала, строила рожицы в камеру и безропотно слушалась, переходя с места на место. Я была такой же красивой вещью, как диван от Имса или