Теперь же лишь безмолвные и строгие фигуры древних идолов стерегли поляну. Вырезанные из прочной дубовой древесины, их грубые черты потемнели от времени и непогод, лики были изборождены многочисленными трещинами, будто морщинами, и от этого казались еще суровее.

На почетном месте – небольшом холме – возвышался Великий Триглав. Мощный древесный столб разделялся вверху на три головы, изображавших Сварога – Небесного бога, бога Рода и всей Вселенной, Перуна – бога-Громовержца, и Даждьбога – солнечного подателя всех благ. Ниже лика Перуна было вырезано изображение коня. Под Даждьбогом был обозначен солярный знак в движении, как символ тепла, света и благополучия. Под Сварогом можно было рассмотреть коло с точкой посредине, ибо Сварог – извечный родник и начальник Рода божеского и всех прочих родов. Головы богов защищали вырезанные из той же древесины широкополые «шляпы». У подножия кумира лежали заржавевшие доспехи и мечи, белели черепа и кости животных. На жертвенном камне виднелись обгоревшие зерна злаков и осколки разбитых жертвенных сосудов.

Однако на заброшенной и почти заросшей разнотравьем поляне тишина нарушалась резкими отчетливыми возгласами худощавого старика в холщовых штанах и рубахе, перехваченной старым воинским поясом. На голове мужа была только седая прядь волос, лицо также гладко выбрито, за исключением длинных свисающих усов. В левом ухе поблескивала серьга.

– Рази! Боронись! Рази! Ускользай! – подавал команды старик, строго следя за правильностью движений шустрого отрока, почти мальчика, осваивавшего воинские премудрости. – Не отбегай, а ускользай, как вода вокруг камня, – строго одергивал ученика наставник. Пот струился по разгоряченному лику и обнаженному торсу мальчонки, но он старался.

– Теперь обрушь меня оземь, Светозар!

Увидев, что ученик заколебался, строже повторил приказание.

После броска он легко вскочил на ноги и попутно наградил отрока легким подзатыльником. Следующий бросок был более резок, однако старик опять остался недоволен. Схватив ученика, бросил его в четверть силы, но тот все равно не сразу обрел способность дышать, а встав, затряс головой, чтобы прийти в себя.

Меняются броски, характер заломов, захватов, рычагов. Старик, несмотря на свой высокий рост, падает на землю мягко, будто стелется по ней. Вконец раздосадованный Светозар никак не может «хватить» его оземь, как следует.

Потом почти без передышки они сражаются на длинных и коротких жердях, а затем берутся за настоящие мечи. Светозар прикрывается круглым облегченным щитом, наставник, парируя удары, обходится одним мечом.

Ринувшись на Светозара, он наступает с таким грозным видом и угрожающим рыком, что оказавшийся вблизи невольный свидетель подумал бы, что злобный старик вознамерился порешить мальца, который только благодаря своим уверткам и прыжкам остается пока невредим. Но вот старик выбивает из его руки меч и, не останавливаясь ни на мгновение, продолжает надвигаться на безоружного отрока. Тому приходится отчаянно вертеться, уклоняться и подпрыгивать перед неумолимо приближающимся стальным клинком. В какой-то момент этой дикой пляски смерти отрок зажался, дрогнул и, не успев уклониться, присел, съежившись от страха, накрывшись спасительным щитом, как черепаха панцирем. Но меч, несущийся прямо на него, в последний миг, словно наскочив на невидимую препону, даже не чиркнув по щиту, уходит вверх, сверкнув своим длинным лезвием.

Седоусый останавливается, переводя дыхание и, опершись на рукоять, наблюдает, как Светозар, подобрав свое оружие, ловко рубит ветки сухого кустарника, переходя от тонких к более толстым.

Вконец обессиленный юнец падает на шелковистую траву и, учащенно дыша, произносит:

– Ну и страшен ты, дедушка Мечислав… Думал, взаправду меня порубить хошь, как те веточки… И знаю, что это не так, а все одно боюсь…

– А кабы не верил, так и толку от учения не жди, одна пустая забава, – задумчиво ответил старик, опускаясь подле на землю и прислушиваясь то ли к одному ему ведомому разговору леса с ветром, то ли к пересвисту веселых птиц.

Он лежал на спине, свободно раскинувшись. Некогда голубые, а сейчас будто выгоревшие за многие лета, глаза были закрыты. Большие кисти жилистых рук, знавших и соху, и кузнечный молот, и рукоять меча, полураскрылись навстречу теплу и свету, подобно лепесткам усыхающего цветка. Постепенно дыхание замедлилось и стало таким слабым, что можно было подумать, будто старик умер. Но отрок знал, что так его учитель отправляется на совет к Пращурам, и ему нельзя мешать.

Светозар сел, обхватив колени руками. Круглый выпуклый щит лежал подле, тускло поблескивая на солнце, и отрок стал вдумчиво разглядывать предмет своего ратного снаряжения. Прочный деревянный каркас из мореного дуба был окован тонкой, но чрезвычайно упругой и прочной сталью. Почерневшие от времени заклепки по крайнему полю щита перемежались с истертой позолотой рисунка, где тонконогие кони неслись сквозь причудливые переплетения растительного узорочья. В центре, размером с небольшую перевернутую чашу, выдавался умбон – самая выпуклая часть щита. От него к окаймляющему полю расходились, серповидно изгибаясь, потоки-лучи, похожие на закручивающийся смерч.

Такая форма щита была не просто данью красоте, изгиб поверхности делал его прочнее. При умелом обращении, выбросив щит вверх, можно было остановить атакующий меч, встретив клинок в самом начале удара и не дав ему набрать губительной мощи. Либо едва уловимым движением согнутой руки слегка изменить наклон и пустить клинок рикошетом, изменив его путь скольжения. Меч, звеня, менял направление удара и оставлял нападавшего на какое-то время незащищенным. В схватке с обученным этому приему ратником, подобный короткий миг мог стоить атакующему жизни.

Злато-червонный щит от времени и работы потерял яркость окраски, на его поверхности были следы рубяще-колющих ударов, царапины и вмятины, однако он по-прежнему сохранял прочность и был пригоден для надежной защиты.

Стальная пружинящая пластина внутри, обшитая мягкой кожей с прокладкой из конского волоса, исправно смягчала мощные удары, а мальчишеская рука ложилась в нее легко и удобно. «Занятно, – думал Светозар, – для кого неведомый мастер сработал сей щит и столь же надежный меч. Судя по красоте и искусной выделке, он был предназначен не для сына простого дружинника, паче всего – для юного княжича, вон их сколько прошло через науку Мечиславову. Еще чуток – и он, Светозар, тоже примерится к тяжелому вооружению взрослого воина. Когда это будет, может, нынешней осенью?»

Отрок повернулся и увидел, что Мечислав открыл глаза. Вначале безмятежно-отрешенные, они затем потемнели, возвращаясь из неведомых далей, в которых бродила душа, к телесному естеству. Светозару почудилось, будто в глубинах выцветших глаз старого учителя отражаются лики тех, кто некогда был на этой поляне, кто приносил жертвы богам и справлял тризны, славя погибших с честию братьев-воинов. Тут звенели мечи и боевые топоры, слышались грозные кличи. Здесь из отроков рождались мужи и становились настоящими витязями, достойными славных пращуров. Таких, как Буй-Тур-Русы, которые, достигнув состояния яри, могли вовсе снять рубахи и двинуться на врага с обнаженной грудью, не чувствуя ударов и ран. Мечислав рассказывал: была в них такая сила, что превосходящие числом ромейские легионеры, закованные в железо, либо готы, облаченные в шкуры, с воловьими рогами на головах, разбегались в страхе перед русами-«рыкарями». Светозар мечтал быть таким же, жаждал поскорее вырасти, стать настоящим воином.