Брак для меня всегда был священен — вмешиваться запрещено. Стоп — красный свет. Хотя многие, конечно, считают его желтым. Эти приостанавливаются: «Ах, женат? Черт. Ну, тогда я…» Не мой стиль. Даже если у парня просто есть девушка, он для меня уже решительно неприкосновенен. Правда, надо признать, что такой подход исключает из списка слишком многих мужчин. По этому поводу один из моих самых благонравных друзей (терапевт по профессии) сказал мне пару месяцев назад:

— Очень может быть, что уже настал тот момент, когда тебе придется украсть мужчину у другой женщины.

Наверное, на моем лице отразились отвращение и ужас, потому что он тут же стал оправдываться:

— Ей-богу, я же не предлагаю тебе ее прикончить!

Но разницы я здесь не видела.

Нино постоянно требует моего внимания, так что я имею возможность не встречаться глазами с Люка, и это, надеюсь, выглядит довольно естественно. Я притворяюсь, будто не могу отличить пасту fìsilli от radiatore.[66]—но это так, чтобы подзадорить Нино. В действительности я настолько опустошена, что мне приходится погонять себя воображаемым кнутом, чтобы не выпадать из разговора. Самой удивительно, насколько я еще девочка. Мужчина не позволил бы своему рассудку обольститься на пустом месте, не правда ли? Ведь Люка не давал мне никаких надежд, не делал никаких намеков, дескать, я ему нравлюсь, — а я сочинила целую историю, даже не поинтересовавшись, может ли он быть ее героем. Зачем я причинила себе такую боль?

Я пытаюсь мыслить рационально, но понимаю, что реагировала на Люка совершенно бессознательно. У меня голова закружилась от восторга, когда я почувствовала, что мне опять кто-то нравится. Непонятно только, почему я испытываю столь глубокое чувство потери, если учесть, что мы знакомы с Люка меньше четырех часов. Не значит ли это, что страдать мне суждено недолго? Говорят же люди — чтобы забыть, требуется половина того времени, что ты была влюблена. Если так, то, глядишь, к десерту рана затянется.

Как бы там ни было, неразумно предполагать, что охладеешь к человеку, если сидишь с ним за одним столом. Я, конечно, успокоюсь, но дайте мне хотя бы несколько часов побыть одной.

— Вы вернетесь в магазин? — спрашивает Люка, расплатившись.

— Вряд ли. Я, пожалуй, навещу сегодня могилу отца, — говорит мама.

— Ким?

— Я иду с ней, — спешу я ухватиться за хороший предлог.

— Ты уверена? — спрашивает мама.

— Конечно, если ты не против. — В нормальном состоянии из меня едва ли получился бы приличный посетитель кладбища, но именно сегодня я готова рыдать и биться головой о землю.

— Я буду рада, если ты пойдешь со мной.

Мы уже собираемся вставать, но тут человек с пышными усами, который оказался братом Люка и дядей Нино, приносит тарелочку с маленькими шоколадками в фольге.

— Baci! Ким их очень любит! — радуется мама. — Даже я знаю, что «Baci» — это поцелуй. Такое слово не забудешь!

Нино протягивает мне свою шоколадку.

— Это тебе! — говорит он таким тоном, будто дарит мне бриллиант.

Я отправляю шоколадку в рот, а потом наклоняюсь, прижимаюсь бледной щекой к его смуглому личику и легко его целую.

— Спасибо, Ринго.

Он булькает, восхищаясь новым прозвищем, и бежит вслед за дядей на кухню.

— Можешь и мой взять, — говорит Люка, подталкивая ко мне свою шоколадку.

Я бормочу «спасибо», но шоколадку не беру.

Допивая эспрессо. Люка объясняет маме, как пройти к кладбищу, и мы встаем. Я подхожу к воротам первой.

— Ты забыла свой «Baci». — Люка протягивает мне сине-серебристый квадратик. Теперь я знаю, каково было Адаму, когда Ева предложила ему откусить от яблока. — Не хочешь? — Он смотрит на меня ищущим взглядом.

Я вспоминаю однажды виденную наклейку: «Я могу устоять перед чем угодно, кроме искушения». Я набираю полную грудь воздуха и улыбаюсь.

— Нет, спасибо!

По дороге к кладбищу мама говорит, что хочет зайти в церковь, где когда-то молилась с Винченцо, и поставить за него свечку. Романтическая аура в церкви несколько притушена, так как вместо восковых свечей и длинных спичек здесь теперь пожелтевшие пластиковые палочки с лампочками в форме пламени. Ты бросаешь в коробочку деньги и щелкаешь выключателем. Меня восхищает этот кич, и я тоже решаю попробовать. Я бросаю монетку в щель и щелкаю выключателем, но в результате по ошибке выключаю чью-то свечу — боже, я отменила чью-то молитву! Я бросаю еще монетку и снова тянусь к выключателю. Мне уже кажется, что передо мной игровой автомат, только в случае выигрыша вместо джек-пота получишь чудо.

Я молюсь о том, чтобы Небеса исцелили сердечную боль бабушки Кармелы. Она умерла, так и не примирившись с неверностью Винченцо. Мне до сих пор больно думать о Томасе, а ведь я знала его всего несколько месяцев. Она прожила с Винченцо двенадцать лет, щедро одаряя его своей любовью, она растила их общего ребенка. Бабушка Кармела не раз рассказывала, как бесконечно они любили друг друга и как она страдала, обнаружив, что у Винченцо есть другая женщина. Я помню, как сидела рядом с ней, держа в руках ее мягкую морщинистую ладонь, и думала: «Вот что может сделать с тобой мужчина». И все-таки я до сих пор жажду испытать то, что было сутью ее жизни до момента, когда появилась Роза и все разрушила. Только после смерти Кармелы я решила отправиться на поиски счастья. Смотрите, куда это меня привело… Иногда мне кажется, что судьба послала мне Томаса в качестве предупреждения.

Я сажусь на скамью и оглядываюсь. В церкви полно странных предметов — восковые святые, задрапированные в пурпурные и золотые одеяния, придают помещению сходство с Музеем мадам Тюссо, замысловатая золоченая резьба будто попала сюда из бангкокского храма, а картины, изображающие библейских персонажей с волшебным свечением вокруг головы, похожи на фотографии Пьера и Жиля.[67]Наклонившись вперед, я вижу на каменных плитах пола красивый узор, будто нанесенный по трафарету, и понимаю, что это свет, который проникает сквозь ажурные прорези в будочке исповедника. Мне любопытно, входила ли моя мать туда в детстве. Если бы она сейчас вздумала поговорить со священником, того следовало бы предупредить заранее, чтобы он взял с собой бутерброды и фляжку с водой.

— ААААА-ААААА-ООООО-ААА! — Незаметно для нас церковный хор собрался на вечернюю спевку.

Голоса певчих взмывают к стропилам, на мгновение забирая нас с собой, и тут я вижу, что мама подмигивает мне и делает знак, мол, пора идти. Я никогда не видела ее плачущей. Сейчас этого тоже не случится, потому что мама энергично торопит меня к выходу, повторяя, что мы должны попасть на кладбище:

— Пока… Пока…