– Ты читала «Готский кодекс»?! – в изумлении воззрился на купчиху боярский сын.

– Не, полистала токмо, – отмахнулась та. – Тягомотная она, читать нечего. Вот то ли дело сказание о Василисе Микулишне… Постой, боярин! Никак я тебя знаю? Лицо больно знакомое.

– Нет, не бывал я здесь никогда, – мотнул головой молодой воин. – У князя Воротынского я на службе, боярский сын Басарга Леонтьев.

– Княжич! – вдруг вскинулась торговка. – Вспомнила! Это же ты мне на Святках в любви сердечной поклялся да в тепле погреться звал. Что же ты к качелям-то не пришел, как обещал?! Я ведь тебя тама до сумерек ждала!

– Я обещал? – опешил от такого заявления Басарга.

– А то нет?! – вышла к нему из своего закутка торговка.

Боярский сын глянул в ее ясные голубые глаза, посмотрел на упругие щеки и маленький вздернутый носик и, наконец, начал что-то припоминать…

– Так ведь то ты меня позвала!

– Ага, вот и признался! – обрадовалась торговка. – Обещался, да не пришел.

– Ты это… – растерявшись, попятился от такого напора Басарга. – Не обещал я ничего!

– Экий ты… – остановилась купчиха. – Видом княжич, делом же рохля деревенская. Радоваться должен, что девица красная на тебя глаз положила, сердцем запала! Клясться должен, что искал каженный день после встречи первой, обнимать крепче, слова ласковые шептать… Постой! – вдруг с ехидством прищурилась она: – Да ты, может статься, бабы по юности своей еще и не касался ни разу?!

– Да я, я… – задохнулся от гнева Басарга.

Как ни крути, но был он все-таки боярином, пусть и не знатным, и возможностей имел поболее простых смердов. Однако же молодой воин вовремя сообразил, что хвастаться своими победами над дворовыми девками перед нахальной москвичкой будет как-то не с руки. Были и были. Ее-то какое дело?!

– Нету книги – так и скажи! Чего голову морочишь? – выдохнул он, развернулся и вышел из лавки.

– А ты попроси, боярин! – крикнула ему вслед торговка. – Хорошо попросишь, так и привезу!

Однако Басарга на бесстыжую девицу даже не оглянулся.

Боярский сын мерил улицу широким шагом, пугая прохожих суровым взглядом, которым привычно выглядывал лубочные лотки, но, однако, абсолютно ничего вокруг не замечал. Из головы отчего-то никак не шли голубые глаза. Только не сегодняшние, бледные и темные, а те, давнишние, рождественские. Смех молодой купчихи, румяные от мороза щеки, просвечивающие через пух платка волосы.

Не то чтобы срамница ему хоть чуток понравилась, но собой Басарга был решительно недоволен. Растерялся, сбежал, не нашел, что ответить… Разве же храброго воина такое достойно?

Да токмо девица же это обычная, а не сарацин с пикой! Того хоть саблей срубить можно, коли напирает, али на рогатину принять. А с девкою такой же буйной что сделаешь?

– Постой, боярин! Боярин Леонтьев, обожди!

Басарга замедлил шаг, обернулся. Перед ним, пытаясь отдышаться, остановился сероглазый незнакомец с острым лисьим лицом, короткой бородкой клинышком, в скромной горностаевой шапке и синем опрятном зипуне, опоясанном наборным поясом с ножами в залитых эмалью дорогих ножнах.

– Эк ты быстр, боярин, – мотнул головой человек. – За тобой прям не поспеть!

– Чего надобно? – Плохое настроение не располагало Басаргу к ласковым речам.

– Боярин Немеровский я, Михаил. Из угличских, – покачал головой служивый. – Парой слов хотел с тобой перемолвиться, да токмо места никак не находил.

– Коли хочешь, так и говори, – предложил Басарга.

– Чего на улице-то? – оглянулся по сторонам сероглазый. – Может, до Наливок прогуляемся, меду хмельного попьем да побеседуем не торопясь?

– Некогда мне по кабакам гулять, – отрезал боярский сын. – Хлопот много.

– Экий ты… – Ситуация боярину Немеровскому явно не нравилась. Не то это место, улица торговая, чтобы лясы долгие точить. Однако ждать другого случая он явно не мог. – Ладно, здесь так здесь…

Боярин снова оглянулся по бокам, отступил в сторону, к пахнущим селедкой пустым бочкам, составленным между мясными лавками и, понизив голос, поинтересовался:

– О вестях последних из Грановитой палаты ты уже слышал?

– Каких? – насторожился Басарга.

– Князь Владимир Старицкий к одру государя своего, брата по деду Иоанну Васильевичу, примчался. Ныне князья и бояре думские ужо крест ему целуют и в верности клянутся.

– Как Старицкому? Почему? – изумился такому известию боярский сын. – А как же царь?

– Причастился уже государь, – перекрестился Михаил Немеровский. – Нешто ты не знаешь? Уж который день он в постели, при смерти лежит…

Боярин опять воровато стрельнул глазами по сторонам.

– Как?.. Как же ж оно это?.. Государь… – пробормотал Басарга, на которого словно опрокинули ушат ледяной воды.

– Да ты не теряйся, тебе от сего токмо выгода выпадает, – торопливо продолжил боярин. – Владимир Старицкий про отвагу твою арскую наслышан и воинов таких славных к себе приближать желает, возвышать над простыми ратниками. Посему намерен он тебе поместье возле Ярославля пожаловать в полтораста дворов, да кормления передать окрестные, да дьяком по делам стрелецким назначить.

– А?! – Это известие оказалось вторым ушатом, перебившим холод первого.

Дьяк – это должность княжеская, она любого служивого человека вровень с князьями Воротынскими, Голицыными или Шуйскими ставит. Причем должность не воеводская, хозяйственная. До нее простые бояре порой дослуживаются. Полтораста дворов, да еще в самом сердце земель русских – это тоже богатство огромное. О таком боярский сын Леонтьев и мечтать не смел.

– Ты слышишь меня, боярин? – вернул его к реальности сероглазый Михаил Немеровский. – От князя Старицкого земля, от княгини Ефросинии[23]золото. Высоко они тебя ценят, наслышаны немало. Крест им можешь целовать с чистой совестью, не прогадаешь. Ныне награды боярские получишь. А опосля, за службу преданную, глядишь, и княжеские пожалования придут.

– Присягать Старицкому? При живом государе? – ощутил неладное Басарга.

– Все присягнули уже. А ты чем хуже? Завтра же в Кремль приезжай, во дворец великокняжеский. Поступок сей ни за что не откладывай, какие бы посулы тебе ни чинили. Придешь завтра во дворец, после присяги дарственную на поместье получишь и золото княжеское. В том тебе честью своей боярской ручаюсь.

– За что же милость такая великая? – шалея от нежданной удачи, все же спросил Басарга.

– За преданность, боярин, за преданность, – кивнул, воровато оглядываясь, сероглазый, подступил ближе, дыша в самое лицо: – Упустишь миг сей, никогда более он к тебе не вернется. Приходи завтра в полдень – навек любимцем царя нового станешь. Будет тебе и почет, и богатство, и уважение общее. Но помни: завтра. Хоть на день опоздаешь, о награде и доверии забудь. Не грамоту тогда жалованную получишь, а дыбу и ката умелого, что об измене спрос учинит со всей строгостью. На ней, на дыбе, под кнутом и преставишься…