… даже будучи подожженным, он говорил еретические речи о том, что, якобы, Италия это не рай, который существует, что подтверждено отцом Паисием, а, якобы, Италия это внутреннее состояние каждого из нас. И что, якобы, его можно достичь без уплаты четырех тысяч евро, без священников или Крестовых походов. От этих богомерзких слов мы все плевались и крестились, призывая сатану поскорее пожрать этого несчастного Тудора…

… сердце же сожженного и прах его черный бросили в воды реки Днестр, чтобы саму память о еретике деде Тудоре она смыла. А после этого словно воспрянувший ото сна отец Паисий велел собираться людям на Второй Крестовый поход в Италию.

И каждому было обещано:

1. Отпущение грехов.

2. Рай в случае гибели.

3. Все имущество еретиков, не верующих в истинность молдавского православного Бога и Италии, а также города и села на постой.

4. Гарантированные рабочие места в Италии.

5. Вид на жительство в Италии.

И в утро начала Второго похода собралось в Ларге 190 тысяч человек, из которых числом дети — сто десять тысяч. Усевшись на коня, отец Паисий их возглавил. И по мере продвижения его армии по Молдавии число людей в воинстве святом росло.

А дети, став Христовыми воинами, радовались и смеялись, блаженные чистыми сердцами и крепкие в намерении своем дойти до земли обетованной каждого верующего молдаванина, Италии. И собирались они в кружки, и пели песни, и славили отца Паисия, и Италию, и своих горячо любимых родителей, на встречу с которыми в Италии они все очень рассчитывали. И хоть в числе детей тех были отроки и отроковицы, но отец Паисий разрешил им двигаться одной колонной, не боясь греха. Ибо, как сказал он:

— Что чисто в душе, на телесах грязно быть не может, и если даже согрешат отрок с отроковицей, то уже лишь за участие в нашем богоугодном деле отпущение малой вины сей им, малым сим, гарантирую клятвенно!

И предприятие отца Паисия после этого стало еще популярнее среди молодежи. И очень скоро во многих районах Молдавии объявились мальчики в качестве проповедников, они собирали вокруг себя целые толпы единомышленников и вели их, со знамёнами и крестами, с торжественными песнями, к чудесному отцу Паисию. Если кто-то спрашивал юношей этих и девушек, куда же они идут, то получали единственный ответ:

— В Италию, к нашим родителям!

Ибо к году начала Второго крестового похода многие молдаване попали уже в Италию окольными путями и трудились там, а детей вывезти не могли. И росли они, как сорная трава, но скучали по родителям своим. И когда отец Паисий пообещал им Италию, но не окольными путями, с хода черного, а с белого, то возрадовались и пошли за ним. И никто не мог удержать детей от этого предприятия, да и не было тех, кто хотел бы этого сделать. Ведь народ ждал от этого похода чуда.

Когда власти Италии увидят, говорили в народе, двести тысяч детей, которые хотят в объятия к двумстам тысячам родителей, то сердце Рима растает, и каждый молдаванин получит право трудиться в Италии без визы и привозить туда, кого хочешь. И только дети своей непорочностью, казалось, могут дать нам, молдаванам, то, что заменило нам Святой гроб Господень, дать нам нашу мечту сокровенную. Дать нам благословенную страну Италию».

* * *

А в то время, как двести тысяч детей отца Паисия шли на Италию единой колонной, с хоругвями, мечами и верой в сердце… А президент Воронин, зарыв парашют в землю, крался по тропе за проводником в итальянский городишко, где собирался заработать денег на пиццерию мытьем посуды… А тысячи молдаван покупали право попасть в Италию в тайниках автомобилей, рискуя ежечасно быть пойманными и отправленными обратно в Молдавию… Пока Земля несла на себе и молдаван, и Италию их…

… Василий Лунгу совершенно спокойно, без препятствий и преград выплыл по течению реки в Черное море и оттуда начал свой скорбный путь по морским течениям к Италии, куда стремилось его мертвое тело. В пути Василий очень изменился. Волосы его отросли в пути на несколько метров и резвились над лицом утопленника, как щупальца странного морского зверя. Ногти расслоились на двадцать перепонок, и оттого руки Василия были словно ласты чудного Ихтиандра. Кожа южанина, коричневая и туго натянутая на скулы, выбелилась, как тончайший холст, и растянулась, отчего лицо Василия обрело потерянный после рождения покой. Ноздри его колыхались, мерно наполняемый водой, тело его расслабилось. И Василий, наконец, отдохнул за все тридцать пять лет своей жизни. А потом лицо его раскисло, и Василий забыл, как выглядел при жизни, и руки его обкусали мальки, а спину продырявили крабы… У побережья Румынии, под Констанцей, он повстречал богиню бразильских вод, Иеманжу, и принес ей жертвы страстными ласками, горячими, как молдавское отчаяние, а под Слэником ему повстречалась скульптура Паллады, свалившаяся с носа древнегреческого корабля, да так и оставшаяся жить в море. Под Мангалией же Василий увидал огромного кальмара, описанного в 12 веке ирландским монахом Петерсом Благоразумным, и подивился точности, с какой тот описал морское чудовище. Потом Вася выплыл из Черного моря в Адриатическое и подивился еще раз тому, как на картах моря одно в другое вкладываются, словно русские матрешки. Василий плыл, превращаясь постепенно в нечто аморфное, в студенистый ком, который колыхался в биение сердца Океана, и был счастлив, как никогда. Океан был огромной утробой, а он младенцем.

— Вот она, моя настоящая родина, — думал утопленник, — Океан!

Так, в радости, предвкушая встречу с Океаном, сердце которого билось в нем все сильнее, Василий покинул, наконец, теплое море Адриатики и вышел сквозь Геркулесовы столбы в океан. И громадная туша Океана поразила Василия так, как крики «Земля» — Колумба. Волны яростно рвались в столбы, чайки радостно приветствовали Василия, а котики, игравшие на столбах вместо мяча солнечным диском, гавкали, и лай их, сливаясь с гулом Океана, породил сладчайшие слезы в истрепанном сердце Василия. И он, а вернее, то немногое, что от него осталось, вырвался в открытый Океан. А самая сильная и большая волна так накрыла Василия, что жалкие остатки тела его разлетелись в пене. И закружились. Каждая — сама по себе планета. Так гражданин Океана Василий Лунгу вернулся домой навсегда.

* * *

В мае унылые поля румынской Молдовы покрылись бледными, как лица местных жителей, цветами. Изредка на них торчали прошлогодние стога, до которых никогда и никому дела нет и не будет уже. Ведь зимой в Молдове, но не той, что за Прутом, а в румынской, лет четыреста назад бывшей Молдовой Штефана Великого, пал весь скот. Румыны говорили, что виной всему колдуны из Молдавии, которых привел сюда три года назад отец Паисий. Официальный Бухарест слухов этих не подтверждал, но и не опровергал. Румынский президент давно уже мечтал избавиться от Еврограда. И даже собирался встретиться с отцом Паисием, чтобы расставить, наконец, все точки над «и». Но священник, который получил уже приглашение Басеску о встрече, думал в этот день совсем о другом…

— Ты только глянь, какая симпатичная девица! — заорали в спину. — Вот бы на такой лошадке покататься!