Что началось! Скорую помощь вызывай. Теперь они вдвоем друг перед другом на коленях, Надежда к царапинам платочек прикладывает, дует, плачет, кошаку пальчиком грозит. А усатый-полосатый как ни в чем не бывало рядом сидит, вылизывается. Была бы колбаса – отдала не задумываясь.

– Ерунда, – говорит Иванна. – Подумаешь – царапнул! Испугался, наверное.

– И гений – парадоксов вдруг, – сама не понимаю, зачем сказала. И к чему. Вырвалось.

Пока они друг на друга дули, я кота обратно в портфель, хотя, по-хорошему, следовало ему наподдать. Нет, то, что он новенькой мордашку попортил, – это в плюс, но телячьи нежности Надежды – на его зверской совести, или что там у него есть? Но таким оружием разбрасываться нельзя. Огнивенко после вчерашнего зубы, как пить дать, точит. Съесть нас хочет. И мы без новенькой разберемся, да, полосатый?

И вот идем втроем. Я позади тащусь, траву пинаю. Иванна портфель у Надежды отобрала, чтобы той удобнее платочек к ране прижимать. Со стороны – шерочка с машерочкой. Аж подгузник из-под платья сверкает.

– Я раньше в другом городе жила, – Иванна треплется. И раны не беспокоят, судя по голосу. – На Северном острове.

Неужели, Надежда удивляется.

– У меня там родители служат, – поясняет новенькая. – Отец – военный летчик.

Почему у всех безотцовщин в ходу легенда об отцах-летчиках? Не верю, но Надежда слушает. Хорошо, что рот не разинула. Ладно, я ей мозги вправлю. Когда время поспеет.

– Когда там началось на границе, нас всех эвакуировали. То есть не всех, мама осталась, конечно. Она ведь врач. А меня к дяде отправили сюда. Кстати, совсем из головы выскочило!

Останавливаемся, ждем, пока она с портфелем возится. Мне хочется, чтобы она спуталась и кота наружу выпустила, вот смеху-то! Но Иванна свой портфель расстегивает и достает что-то в свертке. И так торжественно Надежде протягивает.

Я через плечо заглядываю.

Мама дорогая!

– Это называется коллаж, – говорит. – У дяди много старых фотографий валялось, вот и получилось. Чтобы не скучно.

Смотрим мы на коллаж. Лица. Люди. Деревья. Дома. Обрезки, обрывки – мозаика. А в середине – они. Собственной персоной.

Я, как всегда, не получилась.

4

Мы подошли с другой стороны. Но у нас потеряться трудно – иди по проводам и обязательно придешь в школу. Во всяком случае – в «крейсер». Железные такие опоры с толстыми проводами. Висят как лианы. Или змеи. Белые. Можно даже не осматриваться – задери голову, найди провод нужного цвета и шуруй за ним. Из любой точки города, хоть лепрозория. Вот я так и иду – по проводам. Чтобы на них не смотреть. Как они чуть ли за ручки не держатся. Новенькая соловьем заливается. Слушать не хочу, но поневоле прислушиваюсь. Врет, наверное. Куда ее только не заносило и сколько школ во время этих заносов не сменила. Наша, конечно же, самая убогая. Не то что прямо подобное заявила, но сквозило.

Я, конечно, не в восторге от наших идиотов. Что какого-нибудь Зая Грабастова взять, что Настюху Шприц, а про Огнивенко так и вообще – оторви и брось. Так ведь это я! Я с ними цистерну манной каши с комками съела. Я из Зая Грабастова столько пропавших вещей выбила, сколько в бюро добрых находок не сыщется. А Настюха – шприц ей в ухо? Или Маршак Безграмотный? Сколько раз они у нас списывали, пуская слюни на тетрадку? Не перечесть. Это сейчас совсем слабоумными стали, каракуль какой в тетради или на доске нарисуют – для учителей счастье, а раньше – крепкие троечники. Крепче некуда.

– А вот еще был у нас на Северном острове такой случай, – продолжает Иванна заливаться, будто слышит, о чем я думаю. – Пошли мы на море трепангов ловить. Знаешь, что такое трепанги? Огурцы, только морские. И живые. Они на глубине водятся, надо с камнем нырять, чтобы вода не вытолкнула. Мне легче всего, дыхание умею надолго задерживать, папа учил специальную гимнастику делать, а остальные ближе к берегу возятся. Но там разве их найдешь!

Надежда идет, в землю смотрит и улыбается. Узнаю ее манеру. Скромность называется. А новенькая как ни в чем не бывало два портфеля продолжает тащить. И болтать. Таких болтунов – поискать. Хорошо, что я не обидчивая. И понимающая. И гордая. А то плюнула бы и сама пошла. Подальше от них.

– Куда идете? – из кустов доносится хриплый голос, а потом появляется и его обладатель, продравшись сквозь листья и сучки.

Хаец заблудилась. С неизменной тетрадкой, в расхлюстанном платье. Галстук набок. А по глазам понятно, что память ей как отшибло, так она и не восстановилась. Я поначалу не сообразила, какого ее сюда занесло – на другую оконечность «крейсера», где ОГАС расположилась.

– В школу, – отвечает Иванна, а Хаец записывает, аж карандаш дымится. – Постой, ты ведь из нашего класса!

– Постой, ты ведь из нашего класса, – бормочет Хаец, шкрябая по бумаге.

– Что с тобой? – Новенькая озадачивается.

Хаец в своем репертуаре. Мне даже забавно. А сама головой верчу, отыскивая воспитателя, который должен ее на процедуры водить.

– Почему она всё за мной повторяет?

Потому, голубушка, что у Хаеца голова неправильно работает. Помнится, Дедуня это как-то называл. Переполнение стеков памяти? Короче, стоит Хаецу прикорнуть, как ее память стирается, будто кто-то вместо исписанной тетради чистую ей подсовывает. И так каждую ночь. Зато во время бодрствования она всё помнит. В мельчайших подробностях. Ее очень любят в учительскую таскать для выяснения – кто прав, кто виноват в очередной стычке наших идиотов. За что и попадает как стукачке. От той же Огнивенко, хотя и ежу понятно – Хаец не виновата. У нее даже заячья губа не зашита – кому со слабоумной возиться охота?

Читаю я про себя лекцию насчет Хаеца, а Иванна богато с ней общается. Это даже к лучшему – она всё, как губка, впитывает. Еще немного, и читать научится, тогда свою тетрадку-памятку перечтет, основные факты восстановит.

Надежда тоже понимает, поэтому ничего Иванне не объясняет. Жалостливая.

И тут мы попадаемся. Нет, ничего такого не делаем, до звонка время есть, но стояние на этой стороне «крейсера» вроде как и не разрешается. Шугают отсюда. То воспитатель, то надзиратель, то вообще ученый какой выползет или на коляске выедет перекур себе устроить. Раздражаем мы их сильно. Такие красивые в черных фартуках и галстуках. Но Дедуню я не ожидала увидеть. Будь моя воля – сиганула бы в кусты. Даже не так – Надежду в охапку и в кусты. А Иванна пусть сама разбирается, где положено стоять, а куда наши сопливые носы лучше не совать. Но не было у меня времени, не было.

– Николай Иванович, я очень сильно уважаю то, что вы делаете, но поверьте – это не совсем то, чего я ожидал. Школьники – не моя аудитория. Тем более такие школьники, – говорит высоченный дядька с пухлым кожаным портфелем. Одет с иголочки, английский денди, а не человек.

– Сергей Петрович, не стоит беспокоиться, – говорит Дедуня. – Я прекрасно вас понимаю, но поверьте – представляется случай внести важную лепту в наше дело. Рассматривайте это не как лекцию и не как урок, а своего рода эксперимент.