– Они у вас на моторчиках? – Сергей Петрович спрашивает.

– Джонсов, пересядь немедленно к Маршакову, – Фиолетта с задней парты.

– Продолжайте, Сергей Петрович, мы сейчас разберемся, – Дедуня.

Но Сергей Петрович с места резко срывается, будто из класса выбежать хочет, подскакивает к шкафу и достает из него мое любимое колесо. Оглядывает со всех сторон. Тем временем Вечный двигатель перебирается на новое место. Подальше. Чтоб реальность не искажать и законы физики не нарушать. Но это разве поможет? Малолетний преступник – по нему колония плачет. За злостное нарушение законов физики и наплевательское отношение к сохранению массы, энергии и момента движения.

– А ну стой, – ловит его за рукав Сергей Петрович. – Ты как это делаешь?

– Чего? – Вечный двигатель не понимает. Но силится понять. Черный, толстый, нелепый, с выпученными глазами. – Пустите. Я ничего.

И плакать начинает. Сергей Петрович его отпускает и наблюдает, как тот пробирается в самый дальний от шкафа угол. Скрип затихает.

– Очень интересная лекция, – говорит Дедуня.

– Да-да, – подхватывает Фиолетта. – Правда, дети?

Сергей Петрович ставит замерший, как ему и полагается всеми законами сохранения, вечный двигатель обратно.

– Хорошее у вас лабораторное оборудование, – говорит. Невпопад.

Возвращается к столу и смотрит на исписанную доску. От непонятных закорючек на нее смотреть страшно. Расстегивает портфель и выкладывает ворох бумаг. Стирает с доски и пишет. Не знаю, как вам, а по мне – еще более замысловатое. И рисует. Волнистые линии.

– Вот, – говорит, – для размышлений. Система дифференциальных уравнений в частных производных, описывающих бифуркационное поведение демографической системы. Она, доказано, имеет общее решение, но нам пока удалось отыскать несколько частных, которые сами по себе весьма интересны. Если у кого-то возникнет идея, как из них получить общий вывод, может выйти и написать. Можно даже с места сказать, – и осматривает нас, идиотов, из-под кустистых бровей. Пристально, ну точь как Фиолетта на классном чае.

– Сергей Петрович, мы ведь договаривались, – Дедуня напоминает.

– Невероятно, – качает головой Сергей Петрович, – невероятно.

Дальше рассказывает про демографию, но заметно, что ему уже не до резонансов всяких, он от Вечного двигателя взгляд не отрывает. Надеется, что тот и задачку ему поможет решить. Бедный, бедный Джонсов. Самая безобидная фигура в классе. Кулачища на рубль, а обидеть или сдачи дать не может. Он даже не пишет, а каракули рисует. Каля-баля.

И Надежда на доску не смотрит. В окно глядит. Я так надеюсь. Потому как между окном и ней – новенький ученик. Иванна, будь неладна. Как бы на нее еще раз Огнивенко натравить? Чтоб свое место знала. Где-нибудь на задней парте. А больше никого к этому в нашем классе и не приспособишь. Тараканы тараканами, а тут еще и буйным быть надо. И чего Надежде во мне недостает? Мы с Надеждой ходим парой, мы с Надеждой не враги. Или надо быть гордой? Задрать свой поросячий нос и не обращать внимания – кто с кем?

Только так не будет.

Без Надежды меня нет.

6

Звонок. Как всегда для учителя, а не для учеников. Мы и не претендуем, но начинаем шуметь.

– Звонок для учителя, а не для учеников, – повторяет Фиолетта. – Продолжайте, Сергей Петрович.

– Я, собственно, закончил.

– Очень познавательно, правда, дети?

Дети пускают слюни, ковыряют в носу и разглядывают собственные козявки. А я чем лучше? Только тем, что не пускаю слюней и на вкус козявок мне плевать.

Сергей Петрович смотрит то на доску, то на класс. Будто ждет – кто-то встанет с места и решит задачку. Он качает головой и вздыхает.

– Спасибо, это всё, о чем я хотел рассказать.

Скрипят парты, щелкают застежки портфелей и ранцев.

– Может, их перед химией всё же прокапать? – спрашивает Фиолетта. Тихо так, наклонясь к Дедуне. Но у меня ушки на макушке. Натренировалась на ночных бдениях.

– Не всех сразу, начните с тяжелых, – отвечает Дедуня и к физику: – Ну, как вам впечатление?

– Это профанация, – тихо, но с яростью говорит Сергей Петрович, – это совсем… – дальше ничего не слышно, они выходят из кабинета.

Надежда не спешит. Она стоит перед доской с мокрой тряпкой и не вытирает, а мажет – там влажная полоска, здесь влажная полоска.

– Брось, – говорю я. – Кому надо, те подотрут.

Она послушно идет мыть тряпку, складывает аккуратно в четыре загиба.

– Ты в этом понимаешь? – Иванна. В класс заглядывает, на Надежду глядит. Уважительно.

Надежда к доске возвращается, берет мелок и пишет. Такие же каракули. Вот хоть режьте, а ее правый глаз в сторону двери косит. Выпендривается.

Иванна тихонько свистит. Будто собачку подзывает. Не меня, естественно, – Надежду. Очень меня этот свист из себя вывел, а еще больше – поведение этой дурочки. А как ее еще называть? Ее поманили, она и побежала, хвостиком махая. Я за ними не пошла, чтобы этого позора не видеть. Гордой надо быть, говорю самой себе, гордой надо быть, повторяю. Но больше злит даже не это, а непонимание. Раньше я Надежду понимала. Вернее, только я ее и понимала. Теперь – нет. Словно телефон испортился, который из моей комнаты в ее вел. Пришел некто и обрезал провода. И из трубки – не молчание, а гудки. Молчание я понимала, а гудки – не научилась. Может, в них что-то есть? Не только ту-ту-ту? Азбука Морзе?

Ничего я не надумала. В кабинет вернулся Сергей Петрович. Портфель его так и лежал на столе. Он его схватил и коленом наподдал по раздутому брюху. Очень здорово получилось. Посмотрел на доску, пошел к двери и вдруг остановился. Вернулся к доске и стал внимательнее разглядывать. Чего он там не видел – не пойму. Сам же почти всё писал. Ну, еще и Надежда постаралась – кое-что вымарала, кое-что дописала. А Сергей Петрович портфель расстегивает, опять папки достает, на стол присаживается и в бумагах карандашом карябает.

Карябает и пришептывает:

– Невероятно… невероятно… очевидно…

Я сижу пришипившись, чтоб меня не заметил. Потом вообще на лавку легла, сквозь парты смотрю.

– А, вот вы где, – голос Дедуни. – Нашли портфель?

– Да-да, сейчас, секундочку… Кое-что в голову пришло…

– Не зря, значит? Есть и от нас польза?

– Ваши… гм, подопечные наводят на любопытные мысли. Но вы мне еще обещали вычислительное время.

7

Вот не думала, что окажусь на стороне Огнивенко. Но жизнь располагает. Особенно после долгой перемены, на которой сначала девочек, а потом мальчиков таскали в медпункт. Некоторых в прямом смысле. Например Егозу, которую так развезло, что она принялась всех подряд толкать, а прежде всего себя саму. Ловко у нее. Если идешь по коридору, никого не трогаешь и брякаешься на ровном – вот ты вертикально, вот ты горизонтально – это не значит, что споткнулся. Тебя толкнули. Не рукой, конечно же. Для этого и слово есть специальное, только наши идиоты его разве упомнят? Вот, чебурахается и чебурахается. Даже шишку на лбу набила. Ее под руки и в медпункт. Так она всех троих толкнула. Ее придавили, визг, плач, крики. Кто-то смеется. Например, я. Да, знаю – над убогими грешно, но ничего поделать не могу, глядя, как два санитара Егозу от пола отскребают.