И без того большую часть ночи провожу в раздумьях, как разгрести всё то, что успеваю натворить, так что никаких сомнений быть не может. Что бы и сколько он ни обещал. Все нужные мне выводы давно сделаны. Остаётся лишь озвучить.

– Пусть пишет повинную. Признается в убийстве моих родителей, – на другие его грехи мне плевать, сам не лучше. – Потом пусть идёт с этой повинной к законникам. У него есть два часа, чтобы сесть за решётку, – выношу свой вердикт.

У обоих собеседников явно челюсть отвисает от такой проявленной милости. Не смотрю на них, но так и чую, как они буравят недоумёнными взглядами мою спину. Повисшее следом молчание – лишнее подтверждение их реакции. Проходит не меньше минуты, прежде чем разговор возобновляется:

– И тогда ты девчонку отпустишь? – вздыхает Адем.

– Разумеется, – встречно ухмыляюсь я. – Нет.

Кислая физиономия стоящего поблизости становится ещё более кислой и угрюмой.

– С одной стороны, разумно, – комментирует Адем. – За колючкой у него будет куда меньше шансов предпринять что-либо, чтобы забрать дочь самому, когда придёт в себя, поднимется с колен и встанет на ноги, – протягивает задумчиво. – Но с другой…

Замолкает. Не договаривает.

– С другой – такому, как Вайс и небо в клетку не помеха, – подхватывает Айзек. – И никакой расплаты ты этим не добьёшься. Усложнишь всё. Но не добьёшься. Врагов у нас лишь знатно прибавится. И головоломка станет масштабнее.

Не сказать, что и в этом он не прав…

– Да, сперва план был другой. Но мне так даже больше нравится. Чем отправить ублюдка в ад, устрою чистилище ему здесь, наяву. Будет спать и видеть, как избавиться, если, конечно, сможет уснуть. Молиться на это своё избавление будет. Но нихера у него не выйдет. Если не согласны, никого заставлять не стану. И сам справлюсь. Всё-таки каждый из вас подписывался на иное.

Ответом становится недовольное ворчание Айзека и мрачное молчание Адема. Хотя и то длится недолго.

– Пойду, закину весточку, – разворачивается прочь блондин.

Он уходит, а Адем по-прежнему хранит мрачное молчание. Сверлит меня тяжёлым взглядом. И явно не одобряет.

– Что? – не выдерживаю я первым.

– Уж лучше бы ты в самом деле пристрелил. Их обоих.

Глава 15

Эва

Сознание вытягивает из темноты медленно, урывками, неохотно. Там, где не существует никого и ничего, вполне уютно и комфортно. Я подтягиваю колени выше к груди, обнимаю их обеими руками и утыкаюсь в них носом, устраиваясь удобнее. Совсем не хочется возвращаться в реальность. Но, спустя пару минут безделья, веки я всё же разлепляю, раз уж сон больше не идёт. Стоит чуть задрать лицо, взору предстаёт освещённая городскими огнями панорама, виднеющаяся сквозь высокие окна. Лёжа на боку, оказывается, я проспала до самой ночи, слишком долго. От последних воспоминаний не остаётся ни намёка: ни хозяина апартаментов, ни галстуков, которыми он прежде привязал меня к кровати, даже следов на запястьях и лодыжках от связывания нет. А ещё, судя по всему, у меня начинаются галлюцинации на фоне пережитого стресса, ведь повсюду… пионы. Цветочный запах – тончайший, почти неуловимый. От бледно-розовых и кремовых до нежно-лазурных и лимонных – их так много, что сбиваюсь со счёта, пока кручу головой туда-сюда, разглядывая пышные бутоны и сочные стебли, мастерски расставленные в плетённые корзинки и специальные коробочки цилиндрической формы, похожие на шляпные.

Я точно не сплю?

Просыпаюсь…

Или это такие извинения?

А может, предложение мировой…

Или всё-таки брежу?

Так и хочется себя ущипнуть, чтоб понять наверняка.

Разумеется, ничего такого я не делаю. Зато не отказываю себе в удовольствии дотянуться до ближайшего цветка, тронув кончиками пальцев бархатные лепестки.

Вдыхаю глубоко-глубоко. Впитываю вкусный аромат.

Как же всё-таки я люблю пионы…

Невозможно не улыбнуться, глядя на это шикарное великолепие, полное удивительной и хрупкой красоты.

И это ещё не все мои открытия на сегодняшнюю ночь!

После того, как откидываю и без того сползающую от моих движений простынь, намереваясь направиться в душ, осознаю и тот факт, что меня не просто уложили, но и заботливо укрыли. А в гардеробной и вовсе, помимо привычных взгляду мужских рубашек, полно женской одежды: блузки, юбки и платья самых разных фасонов, футболки, жакеты, кардиганы, пиджаки, даже сумки – парные к обуви, которой насчитывалось не менее десятка. Всё новое, с бирками, хотя аккуратно расставлено и развешено по своим местам, подходящее по размеру.

Жаль, не находится ни одних шорт, как и самых заурядных штанов. Как и нижнего белья. Вообще никакого.

Это тоже специальный посыл такой?

Весьма своеобразный…

Подумала бы над этим куда тщательнее, но, после того, как удаётся настроить нужную температуру потока в душевой кабине, и он льётся на меня сверху, а вода, стекающая по полу, меняет цвет на блекло-розовый, всё моё внимание сосредотачивается на ином. На себе. И на том, куда не удосужилась посмотреть раньше. С внутренней стороны бёдер постепенно смывается засохшая кровь, а собственная память услужливо подсовывает прошедшие мгновения умопомрачительного наслаждения, пронзающего каждую мышцу в моём теле, наряду с резким толчком мужских пальцев.

Так бывает вообще?

Чтоб лишиться девственности…

Вот так. За секунду.

И не понять этого…

А как же боль?

И что там ещё тому сопутствует…

Всё у меня, не как у нормальных.

И пусть одна часть меня малодушно радуется такому лёгкому избавлению, ведь всё то, что я сама себе лично представляю, куда как хуже, длительнее и неприятнее… Другая – откровенно досадует и негодует. Не так всё должно быть. Нельзя соблазнять и увлекаться. И уж тем более испытывать даже крохи чего-то положительного по отношению к тому, кто совсем не достоин ничего хорошего.

Я и не буду!

Хотя предоставленной одеждой всё же пользуюсь. Как и пользуюсь другими мелочами, оставленными для меня в ванной комнате. Расчёской и феном, например. А ещё помадой. Алой.

Последнее – абсолютно ни к чему, я в принципе не особо увлекаюсь такими яркими акцентами во внешнем виде. Но в голове будто змей искуситель нашёптывает, подталкивая на эту небольшую провокацию. Пусть на дворе ночь, спать я не собираюсь.

Некоторое время банально зависаю на окружающей в спальне цветочной красоте, вернувшись к ней. В конце концов, как бы я ни относилась к тому, кто является первоисточником столь щедрого и прекрасного дара для меня, пионы… это же – пионы, я их люблю, они ни в чём не виноваты, а потому очередная бестолковая улыбка никак не сходит с моих губ, пока снова и снова любуюсь ими.

А затем иду в основную часть пентхауса…