Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И так — каждый день. Пошли снимать, как аэрологи запускают зонд, но ветер рванул шар в сторону солнца. Специально запустили второй шар, но он лопнул. На третьем — села батарея. Метеоролог сниматься не захотел — не успел побриться, и вообще он, дескать, не Софи Лорен. Панов и Булатов готовы были отсняться, но не сейчас, а как-нибудь потом. "Лучше всего в Ленинграде с семьей, в воскресный день", — трогательно сказал Панов. Кто-то заявил, что на экране он уже побывал и больше его туда калачом не заманишь: невеста смотрела этот киножурнал и написала, что ей теперь все сочувствуют, потому что ее жених похож на разбойника с большой дороги.
И лишь Анатолий Васильев, широкая душа, вошел в отчаянное положение киношников и предоставил себя в их распоряжение. Я присутствовал при съемке и получил большое удовольствие.
Крохотная палатка гидролога, о которой я уже рассказывал, превратилась в студию. Нетипичную дырку вверху Анатолий прикрыл простыней, сгреб с пола окурки и прочий мусор. Затем Анатолий, свежевыбритый, по возможности причесанный, в элегантных узконосых унтах, приготовил вертушку к спуску в лунку.
Начались драматические поиски ракурса. Игорь Куляко включил кварцевую лампу (температура поверхности больше трехсот градусов), и в палатке сразу стало невыносимо жарко. Все сбросили шубы. Генералов улегся на пол, изогнулся всем телом вокруг лунки и направил камеру на Анатолия, который торжественно застыл, как посол перед вручением верительных грамот.
— Улыбайся! — заорал Генералов, с трудом держа камеру. — Да не так, словно у тебя кошелек вытащили! Виталий, покажи ему, как нужно улыбаться!
Туюров зачем-то прокашлялся и улыбнулся открытой, мужественной улыбкой. Затем стер ее с лица и сурово сказал:
— Вот так, понял?
Пока Анатолий подбирал нужную улыбку. Генералов устал. Когда он отдохнул, обнаружилось, что Анатолий куда-то подевал отрепетированную улыбку и теперь на его лице систематически появляется странная гримаса, чем-то похожая на нервный тик. В конце концов потерянная улыбка нашлась, и Генералов снова змеей обвился вокруг лунки.
— Опускай! — прохрипел он.
Анатолий от избытка усердия опустил вертушку с такой энергией, что во все стороны полетели брызги. Пришлось протирать объектив. К этому времени Генералов решил, что гидролога выгоднее снимать в другом ракурсе. Теперь уже вокруг лунки обвился Куляко со своей лампой, а Генералов стрекотал из угла. Но в самый ответственный момент оператору неудержимо захотелось чихнуть — он несколько дней назад схватил насморк. Съемка была прервана. Генералов чихнул и хотел было продолжить работу, но Куляко заявил, что лампа должна остыть. Пока лампа остывала, Анатолий вспомнил, что ему необходимо на часок отлучиться. Пять минут его льстивыми голосами уговаривали остаться. Уговорили.
— Опускай вертушку!
Анатолий сделал зверское лицо — лебедку заело. Пока приводили ее в порядок, перегрелась лампа. Остыла лампа — вспотел объектив. Отошел объектив, начали снимать — в палатку с жизнерадостным "Привет, ребята!" вполз аэролог. Выставили аэролога — чуть не рухнул в лунку Туюров: еле удержали за штаны. Наконец все успокоилось, нашли идеальный ракурс, Анатолий улыбнулся так, что сам Феллини немедленно заключил бы с ним контракт — камера выпустила короткую очередь и заглохла. Кончилась пленка.
Зато на следующий день — 15 апреля — киношники взяли полный реванш. Пятнадцатого числа каждого месяца празднуется День станции, к которому приурочиваются — в целях экономии времени и шампанского — все дни рождения, выпавшие на данный месяц. Но пятнадцатое апреля прошло особенно торжественно: станции "Северный полюс-15" исполнился ровно один год. В этот день Панов уступал свой трон и полномочия новому начальнику, Льву Булатову.
И вот у мачты, над которой развевается флаг, собрались старики — убеленные сединами ветераны станции, продрейфовавшие вместе с ней 365 дней. Большинству ветеранов нет еще и тридцати, и поэтому в ожидании начала церемонии они ведут себя недостаточно солидно: демонстрируют приемы самбо, борются и натравливают друг на друга Жульку и Пузо, которые, в восторге от всеобщего внимания, превратились в игривых щенков. Собрались все: даже Степан Иванович покинул камбуз — "на десять минут, не больше, обещаете?".
— Начинайте! — слабым мановением руки Генералов разрешает церемонию.
Под приветственные крики Панов и Булатов спускают и поднимают флаг, обнимаются. Старики бьют друг друга по плечам, жмут руки, целуются. Хорошая минута! Даже завидно.
— Будем делать дубль, — сухо говорит Генералов. — Еще больше оживления!
— Ладно, давай еще разок обнимемся, — предлагает покладистый Булатов, и начальники обхватывают друг друга медвежьей хваткой.
Скорчившись на снегу, Генералов обстреливает церемонию пулеметными очередями. Новички завистливо смотрят со стороны. Им еще до такой церемонии дрейфовать целый год…
А вечером снимали пургу, которая внезапно, как бандитская шайка, налетела на станцию. Пробираясь чуть ли не ползком, проваливаясь по пояс в снег, ребята снимали уникальные кадры: пургу на льдине. Капризную камеру с ног до головы обмотали байкой, своими телами защищали ее от пронизывающего ветра, каждые пять минут убегали греться в домик и все-таки запрятали пургу в кассету с отснятой пленкой. Вот так. За месяц они добрых пятьдесят раз погрузят и выгрузят свои полтонны, похудеют, оборвутся, устанут как черти, а прилетят домой — окажется, что этот кадр не получился, тот — не монтируется, а здесь пленка треснула… Будет морщиться режиссер, капризничать монтажер, а бухгалтер, покачав многодумной головой, проворчит: "Столько командировочных — и всего одна минута на экране?"
Но вы-то теперь все знаете, разъясните ему, что такое одна минута на экране.
ПРЕЛЕСТЬ ВСЯКОГО ПУТЕШЕСТВИЯ — В ВОЗВРАЩЕНИИ
Так сказал Фритьоф Нансен, а уж он-то понимал толк в этих делах. Разумеется, Нансен не хотел сказать, что на первом километре пути следует мечтать о возвращении домой — с таким настроением в путешествие лучше не отправляться. А хотел он сказать то, что сказал, и комментировать это так же не хочется, как стихи Есенина, морской прибой и закат солнца — как все то, что нужно чувствовать, а не объяснять.
Я смотрел на ребят, которые собрались в кают-компании, и думал о том, как им сейчас хорошо. За их плечами — тысяча километров дрейфа, сотни выпущенных в