живой скульптурой. На лице Лурдес не отражалось боли. И Лусия смотрела на него так, будто Лурдес спит, хотя её глаза были открыты.

Я набросила вуаль, и мы углубились в лес. Вдвоём осторожно, торжественно и печально несли тело. Небо было звёздным. Мне вспомнилось, как моя мать говорила, что великое отключение электричества привело к всемирному коллапсу, худшему, чем землетрясение или извержение вулкана. Но единственный положительный момент, сказала мама, состоит в том, что в городах можно снова видеть звёзды.

Палками, руками и камнями мы за несколько часов выкопали могилу. Лусия не стала высказываться по поводу моей ответственности и вины, поэтому, когда мы закончили работу, я поцеловала её, и она поняла, что это благодарность за её молчание. Прежде чем опустить тело Лурдес в могилу, я достала Священный Кристалл, который украла у Ясновидицы, и очень осторожно надела ей на шею, словно она могла его почувствовать. Перед тем как укрыть тело землёй, я позволила её открытым глазам взглянуть на звёзды. Мы не произнесли ни слова, не помолились, а просто молчали, созерцая небо над Лурдес. Затем я закрыла ей глаза.

Мы побрели в ночи к ручью безумия, чтобы помыться: грязь была на наших лицах, под ногтями, в волосах. Хотя было холодно, Лусия разделась и постирала свою тунику; я сделала то же самое. Мы стояли обнажённые в безумной воде. Обнявшись, как слабоумные. Целуясь безрассудно. Обмениваясь бездумными ласками. Мы были вместе в неукротимой воде.

В прохладной воде под луной мы шептали друг другу наши подлинные имена.

А заметив, что звёзды постепенно гаснут, мы накинули вуали, надели мокрые туники и побежали в свои кельи. Но сначала Лусия сказала мне, что хочет спасти Марию де лас Соледадес. Я объяснила ей, что это опасно, а она в ответ: «Мы дождёмся, когда уберут охрану, и тогда войдём в Башню Безмолвия». И добавила, что не хочет, чтобы её выбрали Просветлённой, поскольку это означало бы, что мы больше никогда не увидимся, и потому что она не хочет, чтобы Он прикасался к ней. Я обняла её, как бы защищая.

Мы не позавтракали, потому что в качестве жертвы вызвались работать с растениями в огороде вместе с одной Ясновидицей. Лусии все улыбались, а меня не замечали. Мы выбрали такую жертву, потому что наши туники всё еще были влажными и нам хотелось поскорее высушить их на солнце. Стояла жара.

Заметив, что овощи набрали силу и их цвет стал почти ярко-зелёным, мы лишь удивлённо переглянулись, промолчав.

А позже узнали, что за завтраком Сестра-Настоятельница проверяла руки у нечестивиц, искала грязь под ногтями, потому что хотела выяснить, кто же похоронил Лурдес, кто бросил ей вызов, сняв тело с дерева.

Когда Сестра-Настоятельница в сопровождении приспешниц Лурдес явилась в огород, наши туники уже высохли, а руки были чистыми, потому что в земле мы не копались и лишь удаляли больные листья растений. Мы опустили головы, как подобает в её присутствии, и она долго вглядывалась в нас. Особенно пристально Сестра-Настоятельница смотрела на Лусию, когда одна из приспешниц что-то сказала ей на ухо. Они хотели отомстить, и Лусии предстояло заплатить за всё. Сестра-Настоятельница промолчала, однако взглянула на Лусию как-то иначе, чем прежде. В её глазах горел тёмный свет, опасное прозрение, грозное откровение.

Сестра-Настоятельница хотела что-то произнести, но не успела, так как все мы услышали жужжание. Появилась пчела. Впервые за долгое время. В лесу обитали осы, но эта пчела вновь заставила меня задуматься, не начинается ли возрождение мира за пределами Обители Священного Братства.

До сих пор так и не объявили, кого же выбрали в Просветлённые.

* * *

Слухи вокруг Лусии утихли и постепенно прекратились. Нечестивицы были заняты самобичеванием и жертвоприношениями, чтобы увеличить свои шансы стать следующей Просветлённой. Некоторые даже решили усердно вылизать полы языком. Мы видели их согнувшимися, с высунутыми языками, почерневшими, израненными и больными от грязи, которую они глотают. Но они продолжают лизать полы, потому что жертва должна быть абсолютной.

А другие постятся, стоя на коленях в коридорах или в саду, пока не упадут в голодный обморок.

* * *

Нам пришлось выждать три дня, прежде чем мы отправились спасать Марию де лас Соледадес. Сестра-Настоятельница обвинила одну из приспешниц Лурдес в том, что это якобы она похоронила тело. Сестра-Настоятельница заставила её снять тунику и лечь на битое стекло в белой ночной рубашке. Не такое уж страшное наказание. Неужели ярость Сестры-Настоятельницы поутихла или она просто устала пытать Каталину и Элиду? Она швырнула синюю чашку, красивую, ручной работы, единственную, которой наверняка прежде пользовались монахи. Чашка разбилась вдребезги. Следом она разбила и другие, тоже красивые. И та нечестивица несколько часов пролежала на осколках синего стекла, но не плакала, потому что принесла своё наказание в жертву. Стремление стать Просветлённой было заметно в каждом её жесте.

Я пишу эти строки чернилами цвета охры в ожидании встречи с Лусией: сегодня вечером мы собираемся спасти Марию де лас Соледадес. Сестра-Настоятельница решила оставить её умирать в Башне Безмолвия. Думаю, мы сможем спрятать Марию, пока она не восстановит силы, хотя неизвестно, что мы сможем сделать потом. Но сначала надо её спасти.

Лусия заставила меня вспомнить забытые чувства, такие как сострадание. Это уже не бесшумный взрыв, а нечто иное, это как новое сердце, бьющееся внутри старого.

* * *

Прошлой ночью я взломала дверь Башни Безмолвия. Лусия была на стрёме, в руках – стеклянная бутылка с водой. Меня поразила тишина, сверчки не стрекотали, не слышалась их ужасная музыка, способная свести тебя с ума. И тут мы заметили чёрный силуэт в ночном небе. Сначала мы не поняли, что огромные крылья принадлежат стервятнику. Мы обрадовались, ведь эти птицы исчезли много лет и десятилетий назад. В тот момент я собиралась сказать Лусии, что нам тоже надо сбежать, ведь теперь мы сможем найти жизнь за пределами Обители Священного Братства. Однако ничего ей не сказала, потому что пришлось поспешить со взломом двери. Мы догадались, что этот стервятник, как и все остальные, летает кругами в ожидании смерти Марии де лас Соледадес.

Мы поднялись на восемьдесят восемь ступенек и открыли крышку люка. Нас поразил запах разложения, он был таким сильным, что я почувствовала его во рту, ощутила языком вкус крови, которая течет в венах смерти. Мы наступали на кости давно умерших избранных. Я спрашивала себя, сколько Ясновидиц, сколько Полных Аур и Младших Святых истлело в Башне Безмолвия. Кости под нашими ногами ломались с сухим