Марис вел группу пятнадцать часов в сутки. Во время привала, когда измученные путники отдыхали, он уходил вперед в разведку. Его одержимость росла также быстро, как росло разочарование всех остальных. Не перечить начальнику становилось все трудней.

К вечеру седьмого дня Матлаков стер ногу до крови. У Чемезова раздулась шея после укуса насекомых, он мучился от удушья.

— Я никого не упрашивал идти. И не собираюсь возвращаться, когда я так близок. Кто хочет, может отваливать.

Отвалить они не могли, компас и карты были только у Мариса.

В тот самый вечер Марис ни с кем не говорил. В главном путешествии жизни он остался один. Лагерь они разбили у старого покосившегося лабаза — деревянной хижины водруженной на трехметровые столбы, похожей на избушку на курьих ножках. Когда-то эвенки прятали там пищу от медведей.

Матлаков с Чемезовым решили дождаться утра и объявить ультиматум, а в случае сопротивления силой отобрать компас и карту. Людмила была вынуждена согласиться, ее пугала судьба оставленного с матерью сына. В ту ночь грянула гроза и проливной дождь. Матлаков проснулся в своей палатке около половины шестого. Все вещи отсырели, было холодно и требовалось перебинтовать ноющую ногу. Оказавшись снаружи, он заметил в нескольких метрах от палатки лежащую на земле Людмилу. Она была без сознания, ее окровавленная рубашка разодрана в клочья, на животе глубокие рваные раны. Она была без сознания, но еще жива.

Чемезов несколько лет проучился на медбрата. Они отнесли Людмилу в палатку, обработали раны. Ее нужно было срочно доставить в больницу. Осложняло ситуацию то, что они свернули с обычного туристического маршрута и в радиусе пятнадцати километров помощи ждать неоткуда. Связи нет.

Мариса в палатке не оказалось, как и в округе. Его спальный мешок был аккуратно сложен и Матлаков решил, что тот так и не ложился.

— У нас нет ни компаса, ни карты. Мы заплутаем, — говорил Матлаков.

— Я не собираюсь смотреть, как она умрет и ждать пока медведь и нас сожрет.

Чемезов смастерил из двух веток и спального мешка носилки.

Они шли весь день, ориентируясь по солнцу. Планировалось перебраться через болото и дойти до туристической тропы. В это время года она забита туристами, у кого-нибудь наверняка найдётся рация. Воду пили из реки, от холода ломило зубы.

Людмила иногда приходила в сознание, бредила невнятно и снова засыпала. Боль в ноге становилась невыносимой и Матлаков был вынужден практически прыгать на одной ноге. Он не осмеливался выразить слабость или попросить прерваться на отдых, иначе Людмила могла умереть.

К вечеру поднялся ветер, затянуло небо тучами. Внезапно из глубины леса, с рычанием, ломая ветки кустарников, приближалось нечто. Страх овладел Матлаковым настолько, что он не мог пошевелиться. Чемезов рванул к ближайшему дереву, начал карабкаться.

Фигура на четырех лапах, чернея ночи, неслась на Матлакова из чащи.

Он зажмурил глаза и приготовился умереть. Животное пронеслось мимо и затормозило, вгрызаясь лапами в грунт. Это был олень. Следом за ним из леса вышел человек. Он был одет в оленьи шкуры и опирался на высокую палку. Лицо его заросло густой бородой. Отсутствие морщин под глазами выдавали в нем совсем молодого человека не старше тридцати. Это был эвенк. За спиной его шел Марис.

Прошлой ночью он решил обследовать одно из мест на карте-схеме Кулика. Он был настолько увлечен, что не заметил, как удалился на несколько километров. После того как началась гроза, ему залило фонарик и идти в темноте он уже не мог. Случайно набрел на чум оленевода эвенка, с помощью которого удалось нагнать их по следу.

Марис долго беседовал с эвенком на их языке, а потом заявил, что они отправляются к шаману, который живет недалеко.

— Ты что думаешь, бой в бубен ей поможет? Ты спятил? — возмутился Чемезов.

Чемезов подхватил носилки, обратился к Матлакову:

— Ей надо в больницу. Поднимай. Сами справимся.

Матлаков под укорительным взором Мариса остался стоять на месте.

— Да вы что творите люди, ей-богу?

Марис и Матлаков подхватили носилки и направились за эвенком.

Эвенк едва говорил по-русски, но можно было понять — шаман тот великий, благословлен самим богом огня. Всю жизнь он живет отшельником и лишь единицы знают, как найти его. Существует правило, которое нарушать запрещено. Никто не имеет права прийти к шаману без причины, иначе его ждет вечное проклятие, злые духи увяжутся за ним и не отпустят, пока не заберут душу.

Они шли несколько часов вдоль реки Хушма, когда эвенк, наконец, остановился. Он указал направление и сказал, что чум шамана впереди между тремя соснами великанами. Сам он идти дальше отказался, сославшись на страх быть проклятым.

Вручную высаженные аккуратным треугольником сосны росли больше в ширину, чем в высоту. Каждую весну почки подрезали, чтобы крона разрасталась горбатой грибовидной формы. Чум оказался пуст. Они развели костер, решили ждать шамана. Ночью из кустов раздался шорох. Мужчины схватили под руки кто палку, кто разделочный нож и приготовились к обороне. К костру вышел шаман. Лицо его было черное, как уголь. Одежда и плащ сшиты из кожи животных. Нагрудник расшит причудливыми узорами в форме оленьих рогов. На тыльной стороне рук висели мелко нарезанные жгуты. Подол украшали подвески и различные побрякушки, звеневшие от каждого его шага. В руках Шаман держал лук с натянутой стрелой. Стальной наконечник метался от Матлакова к Чемезову и обратно.

Шаман заговорил на своем языке, и тон его был не дружелюбный. Марис рассказал шаману, что они пришли за помощью, чтобы он помог спасти его жену от смерти.

Шаман ушел в чум и вернулся он с бубном, обтянутым кожей и костяной колотушкой. Мужчины по требованию шамана отошли от Людмилы. Шаман сообщил, что бог огня предупредил его о пришествии чужеземцев и он специально скрылся в чаще леса, чтобы наблюдать за ними и попросить разрешения у духов оказать им помощь. Несмотря на ловкие движения, шаман был уже совсем старцем. Он ходил вокруг Людмилы на носках, как балерун. Колотушкой стучал в бубен незамысловатым и даже веселым ритмом. В такт ударов он подпевал мелодичные заклинания. Закончив ритуал, шаман вытащил из-под нагрудника на свет костра ожерелье. Состояло оно из нанизанных на веревку тоненьких трубчатых костей животных вперемешку с зелеными и красными камнями, снизу висел череп то ли белки то ли крысы, а в пасти был зажат черный продолговатый камень, сделанный, будто из гладкого стекла. Шаман поднял череп лицом к сияющему на небе полумесяцу.

— Он обращается к богу огня, — комментировал Марис. — Просит разрешения воспользоваться силой его волшебного дара.

Когда все закончилось, шаман едва стоял на ногах от усталости. Он сказал, они могут остаться здесь до рассвета, а утром должны немедленно покинуть его владения и не возвращаться никогда, иначе их ждет проклятие.

Утром Людмила выглядела совершенно здоровой, показывала ошарашенному Чемезову затянувшиеся раны на животе и только разорванная рубашка напоминала о том, что они вообще были. Зажила и нога Матлакова, будто и не было раны никогда.