огляделась по сторонам, убеждаясь, что за ней не наблюдают, и выплюнула таблетки в ладонь.

Как она и ожидала, в коридор вышел уборщик со шваброй и ведром и распахнул двери в дневной зал. Заговорит ли Эдди с ней сегодня? Сообразит ли, что она не Розмари?

Однако уборщиком оказался не Эдди, а незнакомый худой мужчина в черных ортопедических ботинках, казавшихся чересчур большими для его тощих ног. Может, у Эдди выходной. Или ему досталось за то, что он разговаривал с ней. Не потому ли он казался таким серьезным, когда они курили вчера с Уэйном?

Когда новый уборщик прошел мимо, толкая перед собой ведро со шваброй, Сейдж собралась было окликнуть его и спросить об Эдди. Но мужчина не отрывал взгляда от пола, а на лице не читалось никаких чувств. Казалось, он боится поднять глаза. Кто знает, чем кончится попытка заговорить с ним? И Сейдж, не останавливаясь, прошла в дневной зал, держась как можно дальше от Уэйна. Почему, собственно, Эдди не мог взять выходной?

Поставив тележку, как и остальные, под грубо намалеванным Дональдом Даком, она оглянулась на Уэйна в надежде, что тот слишком занят — загоняет внутрь остальных обитательниц, вылаивает команды, как пастух, собирающий стадо, — и не заметит ее уловку. Сейдж торопливо прошла в дальний угол зала, сунула оранжевые таблетки под задние ножки пластикового стула и с размаху села на него. Раскрошив таблетки, она, поглядывая на Уэйна, встала и босыми ногами, разметала зернистые кусочки по влажному от антисептика полу: порошок растерла, а крупные обломки загнала под диван.

Покончив с этим, она снова села, решив ни во что не ввязываться, пока не придумает, что делать дальше. Ко всему прочему, ее начал грызть голод, и она прижала руку к животу. Чего бы она только не отдала за стопку оладий или даже за пересохший гренок вместо вчерашнего месива; впрочем, ей запомнилась только водянистая овсянка. Затем Сейдж заметила Норму: та наблюдала за ней, прислонившись к стене. Черт. Хоть бы она не видела фокуса с таблетками. Сейдж принялась нарочито разглядывать собственные ногти в надежде, что Норма потеряет интерес и не начнет к ней приставать.

После раздачи очередного завтрака из клейкой овсянки и апельсинового сока с лекарством — сок Сейдж снова выплеснула за стул — в зал вошел уборщик в ортопедических ботинках, чтобы опустошить урну. Во время работы он поднимал голову только в тех случаях, когда ему загораживали дорогу, и ушел, ни словом не перемолвившись с Уэйном.

Чуть позже седовласая медсестра ввезла в каталке пациентку; та была без сознания. Заперев за собой дверь, медсестра протолкала каталку через зал и поставила среди других под огромными желтыми башмаками Микки Мауса. Некоторые обитательницы наблюдали за ней в мрачном молчании; их тревожные взгляды говорили лучше всяких слов. Остальные почти не обратили внимания на появление каталки. Когда Сейдж поняла, кто находится в кресле, у нее перехватило дыхание.

На пластиковом сиденье, обмякнув и запрокинув голову, сидела Тина; свободная от шрамов сторона лица была мертвенно-бледной. От падения из каталки ее удерживал кожаный ремень поперек груди; другие ремни обхватывали запястья и щиколотки.

Как только медсестра отошла поговорить с Уэйном, Сейдж бросилась к каталке и присела рядом на корточки. Во внутреннем уголке правого глаза Тины виднелось темное пятно засохшей крови; в одной ноздре тоже запеклась кровь.

— Тина! — позвала Сейдж. — Ты очнулась?

Ответа не было.

— Что они с тобой сделали?

Пытаясь открыть глаза, Тина подняла голову с таким трудом, словно та весила тысячу фунтов, и снова уронила ее на ручку каталки, так и не открыв глаз.

— Ты меня слышишь?

Наконец Тина подняла веки, но глядела в никуда, словно ослепла, оглохла и онемела. Ни визуального контакта, ни кивка в знак того, что она слушает. Ни малейшего намека на то, что она вообще здесь.

— Лоботомия, — произнес бесстрастный голос за спиной Сейдж.

Глянув через плечо на того, кто это сказал, Сейдж увидела Норму — мрачную, беспокойно дергающуюся, с угрюмыми дикими глазами. Сейдж снова повернулась к Тине, представив, как шило проникает через глазницу в мозг, и ее затошнило.

— Зачем с ней это сделали? — спросила она сдавленным голосом. — У нее все было нормально. Не скандалила, ничего такого.

— Может, тренировали на ней нового доктора, — пожала плечами Норма. — Такое всю дорогу случается. Так что ты бы поостереглась.

Сейдж взяла Тину за руку: пальцы были холодные как лед, твердые, как кости.

— Но почему именно ее? — спросила она. — Я не понимаю.

— Да какая разница? — бросила Норма. — По крайней мере, не умерла, как некоторые.

Глава восьмая

Сейдж тряслась под тонким одеялом; другие обитательницы рыдали, кричали, смеялись, бормотали, прыгали, переползали с кровати на кровать и бродили по палате, хотя было уже за полночь. Ей же, голодной, продрогшей, измученной, страшно хотелось спать. После того как она уничтожила утром оранжевые таблетки, дневные образы и звуки сохранили кристальную ясность и теперь снова и снова, как кошмарный сон, непрерывной лентой проигрывались у нее в голове. Вдобавок к обычным дракам и хаосу дневного зала Уэйн сломал нос одной женщине и выпорол ремнем другую; две девушки облевали друг друга с головы до ног; девочка-подросток сломала руку своей соседке, а Сейдж споткнулась о женщину, которую сперва сочла спящей, и лишь потом обнаружила, что та мертва. Наряду с этими кошмарными картинами она беспрестанно думала о Тине, лежавшей на соседней кровати — молча и неподвижно, как тряпичная кукла.

Тысячу раз Сейдж размышляла, не припрятать ли завтра оранжевые таблетки, чтобы выпить их на ночь и поспать, но решила воздержаться. Нужно сохранить ясную голову. И если Бог или судьба с нею, ее освободят еще до следующего вечера. Силясь отрешиться от зловещих картин, она пыталась перестать думать о том, что ей не под силу изменить или проконтролировать. Она не может помочь ни Тине, ни другим прямо сейчас, пока заперта тут, в Уиллоубруке, но как-нибудь, каким-то образом должна помочь самой себе. И найти Розмари. Она не желала верить, что навсегда останется здесь, проводя день за днем среди забытых девочек и молодых женщин, отвергнутых родителями и приемными семьями, оставленных влачить чудовищное существование до самой старости и смерти. Надо надеяться, что она узнает судьбу Розмари и найдет способ выбраться отсюда. Надо. Выбора нет. И все-таки слишком легко было упасть в глубокую, темную яму отчаяния.

Когда усталость наконец подтолкнула Сейдж к краю мутного, беспокойного забытья, она почувствовала чье-то присутствие, темной тяжестью нависшее