Мотивы Зайдель, Акланд и Фарджон глубоко личные, семейные, книга МакКланг — замечательная история семьи первопроходцев, а у Вудворд — еврейская иммигрантская история. Однако никто из них не пишет только для семьи, как это делала Лунт, все они рассчитывают на более широкую читательскую аудиторию. Каждая прилагает немалые усилия, чтобы создать произведение, которое может заинтересовать публику, и каждая, спонтанно и независимо друг от друга, приходит к рецепту переплетения социальной и семейной истории с личной. Впоследствии эта «полумемуарная» формула приживется и вытеснит модель «простых мемуаров». Помимо того факта, что каждая из авторов позволяет себе проявиться как личности в контексте социальной и семейной истории, все эти работы солидны и содержательны. Короче говоря, консервативны. То есть они не претендуют на психоаналитичность, новаторство или «современность». В них встречаются юмористические моменты, но главная их цель — не развлечение.

Младшая из авторов, поэтесса и романистка Ина Зайдель, написала самое короткое произведение. Для «Моего детства и юности» (1935) она выбрала традиционную хронологическую форму, начав рассказ со своих предков и родителей и закончив собственной помолвкой в возрасте двадцати лет. Основная цель книги — почтить память ее отца, врача, которого клевета коллег довела до самоубийства, когда Зайдель было десять лет. Она раскрывает некоторые личные подробности, например о том, как смерть отца привила ей стойкий страх перед надвигающейся катастрофой. Или она подчеркивает, что любила поэзию, писала стихи сама, была заядлой читательницей. Но в основном Зайдель привлекает читателя богатыми описаниями мест, где она жила: спокойный буржуазный Брауншвейг, в котором она выросла, быстро развивающийся университетский город Марбург и богемный квартал Швабинг в Мюнхене, где она провела свои подростковые годы. Как и многие другие авторы, чье детство пришлось на конец XIX века и которые вспоминают о нем в межвоенные годы, Зайдель обращается к теме религии, которая для детей ее поколения стала проблематичной. Она отмечает, что мир ее детства был пропитан верой, что религиозными были и ее родители, хотя и не принадлежали к церкви. В этой непринужденной домашней атмосфере она много лет думала о Боге как о женщине. Позже, будучи ученицей частной женской школы, она должна была ходить в церковь и, непривычная к службам, считала их скучными. В 1933 году Зайдель была в рядах писателей, присягнувших Гитлеру.

Книга «Прощай настоящее: два детства» Элеоноры Акланд была опубликована посмертно. Во вступлении Г. М. Тревельяна читателям сообщается, что Элеонора Акланд была «женщиной, которая в первую очередь интересовалась общественными и домашними делами»29. Акланд, как и ее будущий муж, родилась в английской семье из высшего сословия. Урожденная Элеонора Кроппер, она была внучкой члена парламента от либералов и вышла замуж за известного политика-либерала. Она рассказывает две отдельные истории: историю своего детства в Уэстморленде и историю детства своей дочери в Девоне. «Эллен» — траурная часть книги, написанная вскоре после смерти одиннадцатилетней Эллен в результате несчастного случая и напечатанная в частном порядке для друзей за девять лет до публикации воспоминаний. В официальное издание вошла также история детства самой Элеоноры, озаглавленная «Милли» — так автор называет себя-ребенка. Свою историю писательница создавала для публикации и закончила работу над ней незадолго до смерти.

«Милли» охватывает период с 1878 по 1888 год, от рождения автора до ее десятилетия. Повествование следует двум уже знакомым нам стандартам. Первый известен по книге Фрэнсис Ходжсон Бернетт «Та, кого я знала лучше всех: воспоминание о разуме ребенка». Акланд также пишет о себе-ребенке в третьем лице (рассказчица здесь — «я», а малышка «Милли» — «она»). Как и Бернетт, она устанавливает дистанцию между знающей взрослой рассказчицей и наивным детским «я» и принимает несколько лукавый и покровительственный тон по отношению к себе-ребенку. Как и Бернетт, она организует книгу тематически, проявляет интерес к ранним воспоминаниям и обращает на них внимание читателей, упрекает свою няню в глупости и делает замечания о социальных классах. Она берет определенные темы, знакомые нам по Бернетт, — темы, ставшие топосами жанра: игрушки, чтение и нравственное воспитание. Себя она презентует как пытливую девочку с изобретательным умом, с ранних лет любящую читать. Однако личного в автобиографии Акланд куда меньше, чем у Бернетт, как меньше в ней и психологического анализа. Вместо этого книга рисует подробные картины эпохи (то есть викторианского периода) и того, каково было в те дни расти в семье высшего класса в Уэстморленде. Второй стандарт — повествование от лица «мы», широко представленное в английских и американских автобиографиях детства. Чаще всего Акланд говорит о Милли в компании младших брата и сестры. В своем стремлении передать картину жизни в былые времена эта детская автобиография похожа на работы Ларком и Гэнди (тоже написанные от лица «мы»).

Внимание Акланд к памяти показывает, как, начиная с довоенного периода, развивалась мысль в этом направлении. «Камера-обскура» и проекционное изображение — ее метафора для памяти. Если Бернетт подчеркивает то, что она «может» помнить, Акланд отмечает, что память непостоянна и капризна: «Также нельзя догадаться, почему этот подсознательный фактор, управляющий затвором на крышке прошлого и пропускающий луч памяти, позволяет этому лучу скользить лишь по нескольким из этих давних поступков и мыслей и оставляет остальные, безусловное большинство, в полной темноте, как если бы они никогда не существовали»30. В этих замечаниях о памяти пока нет признаков влияния психоанализа. Акланд не говорит о ложных воспоминаниях или о том, что память меняется со временем. Ее рассуждения ближе к Марселю Прусту, чем к Зигмунду Фрейду. Она затрагивает понятие триггеров, ставшее известным благодаря Прусту*, утверждая, что некоторые вещи — например, подснежники или пение дрозда — вызывают у нее «двойные» (with a double sense) чувственные переживания31: она как бы одновременно воспринимает их сейчас и так, как она воспринимала их когда-то «детским разумом». Как и Пруст, Акланд следует романтической традиции приписывать особую, решающую эмоциональную ценность именно детским воспоминаниям. Писательница утверждает, что они (в той мере, в которой она может их восстановить) являются более подлинными, чем подростковые, которые, по ее мнению, исказило самосознание.

Как и Зайдель, Акланд пишет о своих отношениях с религией. Религия была важной темой для родившейся в 1824 году Люси Ларком. Она оставалась таковой и для родившейся в 1843 году Кэролайн Криви, которая, как и Ларком, была «дочерью пуритан» Новой Англии. Но набожность стала снижаться: Корнелия Грей Лунт, родившаяся в том же году, что и Криви, но выросшая в Чикаго, в своем дневнике жалуется