— Да, Матос ездил в больницу, и там ему рассказали, что несколько месяцев назад один сумасшедший сжег архивы. И как они утверждают, никаких копий не существует. Обвинение против меня сфабриковано, факты подтасованы, Тони.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— Матос клятвенно обещал, что вытащит тебя отсюда. Он хороший мужик. Он, конечно, иногда ведет себя как полная скотина, но в своем деле мастак. Он сказал, что у тебя нет алиби на то время, когда было совершено преступление.

Хуан сокрушенно покачал головой:

— Именно что нет.

— Ты клянешься мне, что тебя не было в доме на улице Эспартерос в ту ночь?

— Тони, мне не надо тебе ни в чем клясться. После «Мануэлы» я отправился к себе домой и провел там всю ночь, читая книгу. Я никуда не выходил… Лола в это время была в Валенсии, она на несколько дней уезжала к своим родственникам, и Марии не было тоже, она взяла выходной. Единственный, кто может подтвердить, что я не покидал свою квартиру, — это консьерж, который никогда не уходит из привратницкой, он и ночует там. Но он служил в гражданской гвардии и похваляется тем, что всегда говорит правду. У меня было бы великолепное алиби, если бы из здания можно было выйти только через парадный подъезд. Но существует еще задняя дверь, которая выходит на улицу Хуана де Мены, и ключи от нее есть только у жильцов нашего дома. Эта дверь ведет наружу из внутреннего дворика, и к ней можно попасть, спустившись на служебном лифте.

— Вот черт!

— Тони, я много обо всем этом думал. Ты единственный человек, который может докопаться до истины и показать, что на самом деле стоит за этим заговором. И это снимет с меня все подозрения. Ты знаешь, сколько времени идет дело до суда в этой стране?

— Некоторое представление имею.

— Минимум два года. А мне многое известно, я могу начать говорить, могу рассказать, как это дело было сфабриковано. Не забывай, что я писатель и потому опасен. Чиновники, погрязшие в коррупции, не преминут утопить меня. Мне не позволят рассказать то, что я знаю.

— Ты замечал здесь, в тюрьме, какое-нибудь странное отношение к себе? Тебе кто-нибудь угрожал? Или что-то подобное?

— Нет.

— Тогда с чего ты сделал такой вывод?

— Элементарно, Тони, просто дедукция. И постарайся серьезно отнестись к моим опасениям.

— Если бы ты был молодым и красивым, Хуанито, тогда бы еще… Но ты же старый хрыч. Кто-нибудь тут домогается тебя? В таком случае рекомендую тебе немедленно дать отпор. Выдави пальцами глаза нескольким заключенным, и этого будет достаточно, чтобы от тебя отстали.

— Слушай, кончай прикалываться, ладно? Тут никто не пытается опустить меня. Если бы такое пришло кому в голову, я бы смог защититься. Речь, черт бы тебя побрал, вообще не о том!

— А ведь сидеть в тюрьме — это совсем не то же самое, что писать о ней, правда, Хуанито?

Он не слушал меня. Глаза Дельфоро затуманились, казалось, он внимает какому-то отдаленному звуку. Но потом он очнулся и начал мерить шагами камеру, дошел до унитаза и повернул обратно.

— Если бы я не был доведен до такого состояния… Вон сколько прекрасных сюжетов для романов, Тони. У каждого, кто здесь сидит, своя интереснейшая и неповторимая история. Большая часть сидящих в этом блоке — бедные неудачники, торговцы наркотиками, грабители и воры, есть и такие, кто грабил банки… Эти последние — тюремная аристократия, опасные типы, способные на побег… А на самом деле они настоящие люмпены, люди без образования, неудачники, у большинства серьезные проблемы с головой. Тюрьма, как зеркало, отражает классовую войну. — Он снова прошелся туда-сюда. — Но у меня есть свой козырь в рукаве. Эти пленки. Даже Матос не представляет себе, насколько они важны. Особенно одна из них. Та, что я записал за месяц до смерти Лидии. Остальные появились уже после.

— Постой-ка, и что это за кассета, которую ты записал первой?

— Это… понимаешь, это запись разговора с одним мужиком, очень важным в данном деле. Он настоящий мерзавец. Я беседовал с ним как раз за месяц до смерти Лидии. Ты ведь знаешь, что я иногда использую маленький диктофон размером с авторучку, чтобы потом восстановить диалог, так? Ну так при помощи этой штуки я и записал наш с ним разговор. Но ужасно то, что я не сделал ни одной копии, та пленка — единственная. Моя козырная карта, пропуск в свободный мир. Жаль, что ты не слышал пленки, мы бы с тобой сейчас говорили о других вещах.

— Как ты знаешь, Асебес заявил, что он несколько раз видел тебя вместе с Лидией в нашем доме.

— Да, знаю. И это правда. Слушай, ты должен найти грязного педика и потребовать у него свою посылку.

— А на остальных кассетах что?

— Материалы для романа, который я сейчас пишу. Я всегда именно так начинаю работать над романами: сперва делаю записи — это подготовительный этап. Я сразу понял, что попаду в главные подозреваемые и решил вооружиться заранее. Те материалы могут сильно помочь тебе в расследовании. Особенно пленка, о которой я только что говорил, на которой записан рассказ того человека.

— Ты что, собрался превратить все это в роман?

— Писатели часто используют свой жизненный опыт в работе, по крайней мере я один из таких. Хотя, по справедливости сказать, есть и другой тип литераторов. В любом случае я думаю, что у меня не будет времени закончить его, если ты не поможешь мне распутать клубок. Ты должен сделать это быстро, иначе роман так и останется ненаписанным.

— Ты хочешь подзаработать на этом, Хуанито?

— Дело вовсе не в том, зарабатываешь ты или нет деньги литературой, Тони. Дело в том, на что ты способен пойти, чтобы заработать их. А я просто собираюсь рассказать то, что знаю, честно рассказать. Ты уже в курсе, что они меня загнали в угол? Мои книги не продают и не переиздают. Они объявили мне бойкот. Я просто обязан написать этот проклятый роман, рассказать все как есть. Но прежде мне нужно, чтобы ты прослушал мои пленки.

— Неужели ты не помнишь того, что надиктовал две недели назад? Не делай из меня дурака!

— Да все я помню, Тони. У меня фотографическая память, ты же знаешь, я могу восстановить любую слышанную фразу. Но тут совсем другой случай. Мне нужна пленка, на которой записана беседа с тем мужиком, для того, чтобы доказать: я пишу чистую правду. И я должен закончить эту работу в максимально короткий срок, я больше здесь не выдержу.

— Все это, конечно, хорошо, но сколько времени уходит на написание романа? Месяц, два, год?

— Значит, так, слушай меня. Существует два основных типа писателей: первые — прирожденные рассказчики, вторые — словно режут по камню, как, например, Борхес, который был одним из лучших в своем направлении. Я из породы рассказчиков. Твой вопрос весьма интересен. Сколько нужно времени, чтобы создать роман? Я и сам не знаю… Зависит от того, что это за роман, или еще от твоего повествовательного дара, а также от того, насколько хорошо ты владеешь материалом, какое у тебя здоровье, есть ли свободное время и не должен ли ты отрываться на другие занятия. Как видишь, на скорость работы влияет множество самых разных факторов. В данном случае у меня есть преимущества: я здоров, обладаю достаточным количеством времени и хорошо знаю тему. Однако я весь издерган и страдаю бессонницей. Одна только мысль о том, что моя посылка потерялась, приводит меня в ужас.