— Истина!

— Где там истина! То наихужее, что может быть: заварят они тут кашу, а мы хлебай! Один на другого татар призовет, а тот на его литовцев либо смоленцев, и вконец землю нашу разорят!

— Всем еще памятно, как тут брянские-то князья друг дружку чубасили!

— Самим надобно энтого согнать, а уж след того нехай другой жалует!

— Самим сгонять — это тожеть непросто! Сколько крови-то нашей прольется!

— Надобно сперва свой выбор сделать, — сказал Шабанов, — а тогда уже и прикинем, может ли нам пособить тот новый князь али нет. Кого хотите к себе князем, православные?

— Да чего ж? Из брянских князей, окромя Глеба Святославича, почитай, один Дмитрий Александрович остался!

— Ну и нехай остается, бодай его козел! Не хотим мы его!

— Не хотим боле князя из этого поганого роду!

— Из иных русских земель князя надобно звать! Брянскими мы уже во как сыты!

— Одного из московских княжичей можно призвать!

— Не хотим московских! Москве только покажь сюды дорогу — почухаться не успеешь, как она всю землю нашу под себя подберет!

— Энтим пальца в рот не суй!

— Смоленского, Василея!

— Бери его себе, а нам не надо! С ими, со смоленскими, войны не оберешься, а нам бы хоть чуток тихо пожить!

— Из смирных князей надобно выбирать и не драчливого роду!

— Так тогда что ж? Смирнее карачевских нету! Энти николи сами не воюют, только обороняются, когда на них кто лезет!

— И добро обороняются! Всем, чай, памятно, как летось Василей Пантелеич нашему воинству налатал!

— Его и звать! Лучшего князя не сыщем!

— Вот это князь! Погляди, как у его люди живут!

— Василея Пантелеича хотим к себе князем!

— Смоленского княжича хотим! — заорал кто-то из кучи торговых людей. — Смоленского Василея, а не карачевского!

— Пойди ты к лешему, живоглот, со своим смоленским! Знаем, пошто ты за его кричишь!

— Корысть торговую выше блага нашего ставишь, чертов толстосум!

— Карачевского, Василея!

Растолкав народ, к помосту пробился однорукий Федька, водивший медведя, и, подняв над головой свою культяпку, закричал на всю площадь:

— Братцы! Поглядите сюды! Вот энту руку мне Василей Пантелеич самолично отсек! Через его я калекой стал! А все же я здеся громче всех кричать буду: его хотим к себе на княжение! А руку он мне отсек, когда летось повел нас Голофеев карачевских смердов полонять, а Василей Пантелеич нас в лесу настиг. И рубанул он меня, спасая парнишку-холопа, коего я мало не размозжил!

— И я там был! — закричал кто-то из толпы. — Весь отряд наш карачевцы тогда полонили, и всех до единого Василей Пантелеич велел отпустить без откупа. Вот это князь!

— У такого и в ногах поваляться стоит того ради, чтобы принял нас под свою руку!

— Надысь сказывал мне сват мой, из карачевского села Клинкова, — крикнул рябой, — что приехал до них князь Василей Пантелеич и повелел всем, кто победнее, земли прирезать, а безлошадным подарил коней! А прикащика боярского, что народ обижал, присудил плетьми сечь!

— Энто настоящий князь, а не такой, что у народа как чирей на спине сидит!

— Его давай на княжение! Василея Пантелеича! — закричали кругом. — О иных и слышать не хотим!

Замахав шапкой, Шабанов не без труда восстановил на площади тишину.

— Кого хочет народ, дело ясное, — сказал он. — И лучшего выбора не могли мы сделать. Но помнить следует, что Василей Пантелеич в своей вотчине княжит и едва ли схочет ее покинуть…

— А кто велит ему свою вотчину покидать? — крикнул однорукий Федька. — Пущай и Брянском и Карачевом володеет!

— То еще и лучше! — закричали со всех сторон. — Соседи мы! Коли воедино сведем два наши княжества, всем от того польза произойдет! Гляди, какая сила получится! Никто сюды с войной сунуться не схочет!

— И по мне так, — промолвил Шабанов, — но надобно знать, что сам Василей Пантелеич на это скажет. Ведь Глеб-то Святославич еще в Брянске сидит, и сила при нем немалая. Может статься, не схочет князь Василей свой народ в войну с ним втравливать.

— Сами своего змея наладим! Пущай только согласится Василей Пантелеич у нас княжить!

— Знамо дело! Коли даст он свое согласие, сразу учнем народ подымать. А может, он нам и оружия чуток подбросит!

— Добро, — промолвил Шабанов, — тогда больше и толковать не о чем. Надо засылать к нему послов наших и звать на княжение.

— В сей же час посылать! Выкликай, народ, кого в послы?

— Шабанова, Дмитрия Романовича!

— Гостя[36]Фрола Зуева!

— Староста Бобров, Анисим Ильич, нехай едет!

— Отца Евтихия!

— Неможно мне, чада мои, без благословения владыки в такое дело встревать, — сказал протопоп, подходя к краю помоста, — а владыка Исаакий, сами ведаете, в отъезде. Мыслю я, что выбор ваш он одобрит, тако же как и я одобряю, однако от лица Церкви первое слово ему надлежит сказать, а не мне. Других выбирайте, братие, да не токмо от старшины, а и молодших людей не обходите: дело это всенародное!

— Истина! Гончара Фому давай!

— Ивашку Клеща!

— Федьку однорукого!

— Окстись ты! Куды я такой красивый да еще с ведмедем пойду? Других кричи!

— Андрюху Бохина!

— Матвея Никитина!

Вскоре состав посольства определился, и выборным было наказано отправиться в Карачев на следующий же день.

— Да чтоб с худыми вестями не ворочались! — напутствовали их. — Хоть землю у ног Василея Пантелеича лбами своими протрите, а чтоб его согласие было!

В середине декабря в Карачев приехал с небольшим отрядом воинов и слуг муж Елены Пантелеймоновны, княжич Василий Александрович Пронский. Сухощавый и подвижной блондин с гладко выбритым подбородком, он выглядел моложе своих тридцати двух лет, а по характеру был весельчак и балагур. С его приездом патриархальная тишина карачевского дворца сменилась шумным оживлением, которому, впрочем, не суждено было долго длиться: княжич приехал за женой и через несколько дней должен был выехать вместе с нею обратно в Пронск.

За первым же ужином, к которому по случаю приезда такого гостя были званы карачевские бояре и кое-кто из дворян, Василий Пантелеймонович, опечаленный предстоящей разлукой с сестрой, постарался отсрочить ее отъезд.

— Куда тебе спешить? — говорил он зятю. — Делов у тебя важных в Пронске нету, ну и погости здесь подоле! А то потянешь Елену в эдакую даль по самым лютым морозам.