Юдзиро продолжал свой рассказ. Была осень, оба берега широкой реки заросли мискантом. Его белые метелочки вобрали в себя солнце и будто светились. Юдзиро стоял в мчащемся джипе и, с рупором в руке, отдавал распоряжения относительно предстоявшей съемки. Статистов было множество, но начать съемку отчего-то никак не удавалось. Вдруг в зарослях мисканта тут и там появились другие статисты, можно было начинать съемку, но тут все снова пошло не так, как надо. В последнее время вместо Юдзиро руководил съемками Кобаяси, но его нигде не было видно. Брат сердился, вызывал его, ругался на окружавших его людей, разбрызгивая воду, мчался на джипе по покрытому галькой берегу. Все это время он думал, как красиво сияет на солнце мискант и как прекрасны вспыхивающие на солнце брызги воды, по которой мчалась машина. Юдзиро злился, что съемки никак не начинаются, он приказал какому-то человеку за рулем переехать на тот берег, но всякий раз, как тот пытался повернуть руль, некий другой останавливал его и машина оставалась на этом берегу.

Юдзиро много раз снился этот сон, только его он и запомнил. Заканчивая рассказ, он сказал: «Наверное, это была река смерти. Те ребята, которые прятались на том берегу между сияющими на солнце метелками мисканта, — это на самом деле духи смерти, которые поджидали меня. Не знаю, кто останавливал машину, но если бы я, находясь в таком запале, все-таки переехал через реку, мне бы уже обратно не вернуться».

— В общем, хорошо, что ты не переехал на ту сторону, так ведь?

— Так-то оно так. Но только я никогда раньше такой красивой реки не видел. Все сияло белым и было каким-то прозрачным — камушки на берегу, вода, метелки мисканта…

После того как в том году первый тайфун обрушился на полуостров Идзу, зачастили затяжные дожди, а когда они закончились, сразу же настала зима, и стало казаться, что сезон завершен.

В то воскресенье наконец-то установилось ясное бабье лето, но яхтсмены использовали его не для выхода в море, а для подготовки судов к зиме.

В холле яхт-клуба я встретил своего приятеля Т., с которым давно не виделся. Мы вышли на залитую солнцем террасу. Он сказал, что приехал из Нагои в порт по делам, а возвращается вечерним экспрессом. Ничто не указывало на то, что совсем недавно с ним приключилась удивительная история.

Я прочел в газете небольшую заметку о том, что его яхта потерпела крушение. В заметке больше всего говорилось не о самом Т., а о другом члене команды, который пропал без вести. Относительно Т. говорилось только в последних строках: что он находился на той же яхте и удивительным образом сумел спастись.

С самим Т. всегда что-нибудь случается, но вот его компаньон был весьма опытным яхтсменом, и мне было трудно себе представить, как это он умудрился попасть в такой переплет. Вот что мне рассказал сам Т.

Когда они вышли в море, разразился тайфун средней силы, но тайфун — это тайфун, к тому же он прошел неподалеку от их яхты. Они шли на только что спущенной на воду двадцатишестифутовой яхте, которая была сделана на верфях в Нагое, где работал Т. По пути в Канагаву разразился тайфун, яхта затонула возле мыса Омаэ в Энею. Тот тайфун был последним в нынешнем году, маршрут должен был проходить несколько восточнее. В Энею они намеревались поймать крепкий ветер и полететь на всех парусах, но тайфун вдруг сильно отклонился к западу, скорость ветра увеличилась, плыть стало опасно. Несмотря на усиливающийся восточный ветер, им все-таки удалось дойти до мыса Омаэ — Т. хотел отсидеться в местном порту. Но по пути туда яхту накрыло огромной волной, вода проникла даже в каюту, яхта затонула. «Волны были огромные. Когда нос погрузился в воду, сзади тут же обрушилась другая волна, она разрушила рубку, и все залило водой. Я стоял за штурвалом. Я приказал своему компаньону откачивать воду, но нам и без этого уже порядком досталось, сил у него не было. Да уже и не до того было — обрушилась следующая волна, и яхта мгновенно пошла ко дну. Это была уже не 26-футовая яхта, а посудина, до краев наполненная водой».

Т. поднял стакан с пивом, глаза его заблестели, он деланно засмеялся.

Компаньон Т. уже хлебал воду в каюте, Т. тащил его одной рукой за шиворот, а другой нашарил спасательный жилет. Вот так, вцепившись в один спасательный жилет, они в кромешной темноте поплыли к далекому берегу по огромным волнам, катившимся с юго-востока. Они решили плыть, забираясь на гребни волн, но тут же стало ясно, что это страшная ловушка: внутри гребня — пенная стремнина из смеси воды и воздуха, в которой тело становится беспомощным. Поэтому каждый раз, когда накатывает волна, надо, как это ни странно, задержать дыхание и нырять. Компаньон Т. нахлебался воды уже на яхте, теперь же каждая новая волна доставляла ему очередную порцию. Его силы иссякали, он отяжелел и вис на жилете, Т. пришлось поддерживать его. Когда очередная волна накатила на них, компаньон Т. решительно отпустил цеплявшуюся за жилет руку и ушел под черную воду.

«Я непроизвольно стал шарить под собой, стал звать его, но снова хлебнул воды и едва не утонул. Пришлось смириться. Я остался один. Когда волна сошла, я встал в воде вертикально и просунул руку через жилет, но ничего хорошего не получилось. Так уж этот жилет сделан. Если не надеть его по инструкции, он толком тебя не держит». Пришлось плыть, подложив его под себя. «Так я хоть как-то мог держаться на воде. Стало чуть удобнее, но тут я впервые с ужасом подумал, сколько же мне надо еще плыть. Я вслух приказал себе: не хлебай воды и успокойся! Я повторял себе, что только так смогу выжить. До рассвета оставалось пять часов. Я думал: если буду потихонечку плыть, может, и обойдется».

Т. плыл уже около часа. Несмотря на темень, ему удалось приспособиться к ритму волн. Он уже не боролся с ними, а когда волна поднимала его, задерживал дыхание и греб руками — стараясь сделать так, чтобы волна понесла его. Он понял также, что нужно «оседлывать» не сам гребень волны, а ту ее часть, которая находится непосредственно перед гребнем. «Человек — существо дерзкое. Я стал думать, что смогу вот так вот продержаться до рассвета. В то же время я не имел никакого понятия, где я смогу достигнуть берега, и что вообще из всего этого выйдет».

Он пробовал думать о чем-нибудь другом — о суше, о доме, но ничего не получалось. Т. плыл в кромешной темноте по бурному морю, но ему чудилось, что он плывет и плывет по какой-то крошечной запертой комнатке. И еще ему хотелось хотя бы разок взглянуть на свои ноги и руки.

Т. не знал, сколько его так носило, но по тому, что волны стали еще выше и по тому, что они стали заворачиваться внутрь, он понял, что берег где-то близко. Через несколько минут его жестоко скрутило заворачивавшейся внутрь волной, он перестал владеть своим телом, и тут его ударило о берег.

«Я только успел понять, что меня ударило не о скалу. Поэтому я тут же решил, что я где-то на побережье Энею».

Берег оказался еще более жесток, чем вода. Его ударяло о берег, потом тащило обратно в воду. Воды он нахлебался ужасно. В последний момент он понадеялся на огромную — еще больше прежних — волну, отчаянным усилием оседлал ее и стал грести. Когда его бросило на сушу, он руками и ногами зацепился за берег, чтобы его снова не уволокло в море. Его пальцы глубоко — словно клинья — вонзились в песок.