Логан взял ее ладони в свои и прижался лбом к ее лбу.

– У нас украла, Лючия. Ты была мне нужна. Нужна постоянно. Но я не мог к тебе пробиться. Ты отдалилась от меня, а через несколько недель и вовсе решила, что одной тебе будет лучше. Я не хотел, чтобы ты уезжала. Не представляешь, как мне было горько. Я и сейчас хочу, чтобы мы были вместе. В этом мире мне нужна только ты, Лючия. С тобой я хочу прожить до самой старости. Я рад, что ты сейчас плачешь. Значит, ты смогла признать все, что произошло с нашей дочерью.

Лючия по-прежнему дрожала. Он провел ладонью по ее руке, покрытой мурашками.

– Но почему сейчас? Что изменилось, Лючия?

Она посмотрела ему в глаза.

– Появился ты. Я так долго тебя избегала. Видеть тебя означало признать то, что случилось, из этого следовало, что больше мне не удастся ничего скрывать от себя. Сейчас я поняла, что не смогу больше держать все в себе. Не смогу, если хочу жить дальше.

Логан кивнул:

– Но в Венеции ты отказалась говорить на эту тему. Сказала, что не можешь.

Она зажмурилась:

– Да, я помню. Это судьба, Логан. Кто-то все решил за нас. Мне помогла фреска. Если бы ты не получил эту работу, мы бы, может, и не встретились. – Она подняла руку и прикоснулась к его волосам, поправляя растрепанные пряди. – Значит, мне это было нужно. Все это должно было произойти. – Она посмотрела на фреску. – Возможно, сотни лет назад Бурано увидел женщину, только родившую младенца, и решил увековечить ее взгляд, полный любви и обожания, в своей работе. Ему это чудесным образом удалось. Когда я впервые увидела фреску, меня это не тронуло. Возможно, я подсознательно гнала от себя эту мысль. Не хотела признать очевидное, потому что сама хотела испытать те же чувства, хотела быть матерью и с тем же восторгом смотреть на ребенка.

Логан не знал, что сделать, чтобы успокоить Лючию. Он мечтал окружить ее любовью и заботой.

– Лючия, – решился он, – ты сможешь испытать эти чувства. Я люблю тебя, люблю такой, какая ты есть. Если ты хочешь еще раз попытаться создать семью, я всегда буду рядом. Если ты готова жить со мной до старости, гулять вместе по улочкам Венеции, Флоренции или любоваться холмами Тосканы, я буду счастлив. Рядом с тобой я всегда буду счастлив.

Она обняла его за шею и прижалась к груди.

– А тебе этого будет достаточно, Логан? Одной меня будет достаточно? Вдруг нам не суждено иметь детей? Мы ведь можем так никогда и не стать родителями.

Он встал, поднимая ее за собой. Руки по-прежнему прижимали ее к себе. Он поцеловал ее сначала в одну щеку, потом в другую.

– Значит, такова судьба. Пока я с тобой, я справлюсь с любыми трудностями.

Логан наклонился и нашел ее губы.

Их поцелуй был словно первым в жизни.

Перед ним была женщина, в которую он влюбился много лет назад.

Женщина, которой он позволил уйти, хотя этим она разбила ему сердце.

Мать его ребенка.

Его Лючия.

Она прижималась к нему всем телом, и он чувствовал ее реакцию на каждое свое прикосновение.

Аромат розы окутывал его, увлекая за собой.

Кожа ее стала теплой. Логан был счастлив так, словно вернулся домой.

Лючия неожиданно оттолкнула его и прижала палец к губам.

– Логан, – медленно произнесла она. – Если это поможет, я хотела бы съездить в одно место.

У него перехватило дыхание. Через двенадцать лет разлуки у него наконец появился шанс наладить отношения с Лючией, – разумеется, он на все согласен.

– Куда? Куда ты хочешь поехать? Учти, я не перенесу расставания. Не хочу потерять единственный шанс.

– Полагаю, ты согласишься поехать со мной.

Он посмотрел на нее с любовью.

– Конечно, Лючия, куда только скажешь.

Был погожий летний день, солнце высоко поднялось в небе. Логан стоял напротив Лючии, одетый в песочного цвета костюм и голубую рубашку.

– Готова? – спросил он, взяв ее за руку.

Голова кружилась. Ночью она бы точно не выспалась, если бы не его успокаивающие объятия. Она так тщательно готовилась к этому событию, что даже купила новое платье. Бледно-голубое в мелкий цветочек. Позже поступок казался ей глупым. Зачем ей это платье? Однако она хотела проснуться утром и понять, что жизнь началась заново, и это не должно застать ее врасплох.

Во Флоренции кипела жизнь. А она уже и забыла, как любила этот город. На улицах было оживленно, все вокруг разговаривали, итальянский язык перемешался с множеством других языков.

Лючия крепко взяла Логана за руку и прижала к груди букетик розовых и сиреневых цветов.

– Готова, – ответила она с такой уверенностью, что и сама поразилась.

Их путь занял минут пятнадцать. Вскоре толпы стали редеть, на улицах было уже свободнее. Никому не нужно было туда, куда они направлялись. Лючии приятно было прогуляться по городу и увидеть, как он изменился. Они прошли мимо нескольких магазинов, и торговцы приветственно кивали Логану.

Увидев зеленую арку над входом на кладбище, Лючия замедлила шаг. Логан обнял ее за талию. Тепло его тела придавало ей решительности. Все происходящее стало казаться вполне естественным, и Лючия пошла увереннее.

На кладбище было светло от яркого солнца и очень тихо. Лишь несколько человек стояли у могил, склонив голову в молчаливой скорби. Они шли по тропинкам, выложенным белым камнем, и с каждой секундой горло сжималось все сильнее. Как и везде, могилы младенцев и детей были расположены в стороне, у белой стены, отделяющей это последнее пристанище человека от города. Посередине площадки была разбита пышно цветущая клумба.

Лючия внутренне сжалась. Ей было страшно думать о красоте этого места. Кладбище было устроено так, что сюда не проникал шум города.

Она зажмурилась и пошла вдоль ряда белых надгробных камней. Как же их много! Она подумала, удалось ли остальным родителям пережить горе.

Возможно, они даже случайно встречались, но она была погружена в собственное горе и ничего не замечала вокруг. Несмотря на то что, в отличие от Логана, приходившего сюда постоянно, она была здесь всего раз, она сразу нашла место. Оно навеки запечатлелось в ее памяти.

На камне были выбиты две даты, под ними надпись:

Лючия положила голову на грудь Логана, и по щекам ее потекли слезы. Ей действительно было это нужно. Очень давно. Над их головами пролетел голубь и опустился к ногам. Лючия кивнула ему, он покосился и боязливо отошел. Она наклонилась и поставила свой букетик в белую вазу, осторожно коснулась надгробия. Она ожидала, что мрамор окажется холодным, но, напротив, нагретый летним солнышком, он был удивительно теплым.