Наверное, надо объяснить, что такое томографическое сканирование. В той комнате стоял большой аппарат, из которого выезжало что-то среднее между столом и кроватью, на который надо ложиться. Он выезжает, ты на него ложишься, и он вместе с тобой снова заезжает в аппарат. Звук у этого аппарата – как у стиральной машины. Твоя голова оказывается внутри. Там же есть такой цилиндр. Он крутится вокруг головы и делает снимки. Сначала крутится минут двадцать в одну сторону и снимает, потом останавливается и минут двадцать крутится в другую сторону. Потом, когда он снова останавливается, тебе делают укол с каким-то красящим веществом, и все начинается сначала: цилиндр вращается опять по двадцать минут в каждую сторону и делает снимки.

слева – февраль 1979, справа – февраль 1980

Это снимки поперечного сечения всей головы, черепа и мозга. Много-много снимков каждой части головы. На этих фотографиях показаны томографические снимки, сделанные, когда у меня обнаружили опухоль – и когда она исчезла. На самом деле это не страшно. Сначала мне все объяснили. Все, что должно происходить. Кроме того, там есть радиосвязь, и ты можешь разговаривать с врачом или попросить о чем-нибудь, если понадобится. Конечно, я ненавижу уколы. Не то, чтобы я их совсем не мог перенести, но я не могу сказать, что они мне доставляют удовольствие. Я их побаиваюсь. Ха! Да, так и знайте: я их боюсь.

Помню, когда все закончилось и я слез с этого стола, девушки, которые управляли аппаратом, предложили мне шоколадный батончик. Я еще подумал, что это очень любезно с их стороны. Потом я вышел в комнату, где меня ждала мама. Мы еще минут пять подождали, и туда пришел доктор, и как раз приехал папа. Они сели, и доктор сказал нам, что в смысле сотрясения все нормально и что опухоль исчезла. И тогда мама вскочила и закричала так, что доктор чуть не умер от страха: «Опухоль исчезла»?!

Мы еще немного поговорили и поехали домой. Помню, я позвонил всем своим друзьям, включая Пэт, чтобы сказать им, что опухоль исчезла! Я испытал огромное облегчение и большую гордость, но больше всего я чувствовал себя победителем. Потому что, знаете, я все-таки ее поборол. Я был очень, очень рад. Я был счастлив. Мне кажется, именно это я запомнил лучше всего. Когда опухоль исчезла, я был так счастлив, что прыгал выше облаков.

Среди людей, которые помогли мне в борьбе с раком, был Джерри Ямпольски. Он руководит Центром установочной терапии в городе Тибуроне, в Калифорнии.

Я впервые узнал о Джерри от Пэт, когда она дала мне книжку «Радуга за тучами», которую написали ребята из Центра. С самим Джерри я сначала познакомился по телефону. Пэт позвонила ему, когда я занимался саморегуляцией в институте Менингера, чтобы узнать, не могу ли я участвовать в его психологической телефонной службе. Я с ним поговорил, и Джерри меня взял. Так это все и произошло. (Я здесь не хочу рассказывать про съемки, а то еще подумают про меня Бог весть что: мол, его показывали по телевидению и всякое такое). Потом мы стали общаться с другими ребятами, и я им тоже помогал. Мне это ужасно все нравилось, и я организовал свою собственную телефонную службу и назвал ее «Телефонная линия детской помощи». У меня был отдельный телефон со своим номером, который, кстати, сохранился до сих пор.

Когда я организовал эту службу, первым человеком, который мне позвонил, была Терри Обердин. Ей тогда было восемнадцать лет. Мы с ней стали по-настоящему близкими друзьями. Терри очень добрый и отзывчивый человек. Мы не просто развлекались вместе – ходили в кино или играли в мяч, – мы вместе ходили в больницу к тяжело больным ребятам и навещали их дома. Первый, кого мы навестили, был мальчик по имени Эрик Босей. У него была опухоль мозга, ему только что сделали операцию. Ясное дело, что ему сбрили волосы и часть головы была лысой. Он этого слегка стеснялся, и это нам с Терри было понятно. В первый раз, когда мы пришли, мы немного поговорили и ушли, а неделю спустя пригласили Эрика сходить с нами в зоопарк. Он согласился, и в субботу мы отправились. У Терри была своя машина, и поэтому мы смогли поехать сами. Нам было очень весело, и мы говорили, что когда-нибудь съездим еще.

Мы навещали Эрика еще несколько раз, но через какое-то время он снова лег в больницу. Когда мы пошли к нему туда, он очень неважно себя чувствовал. Ему действительно было очень плохо. Он ничего не мог есть, потому что его сразу выворачивало. Мы немножко там побыли и поговорили, но Эрику на самом деле было не до нас. Он просто качал головой. Ну, тогда мы ушли, а через несколько дней Эрик умер. Пожалуй, я переживал это сильнее, чем когда мне сказали про мою опухоль. Хорошо, что можно было говорить об этом с Терри. Я пошел на похороны и там очень сильно плакал. Мне до сих пор тяжело, когда я думаю о нем. Когда делишься с человеком чем-то заветным, он становится ближе, и я действительно очень близок с Терри. В какой-то мере такой человек даже ближе родственников.

Потом мы с Терри немного оправились и продолжали жить дальше. У нас были и другие ребята, с которыми мы познакомились по телефону, и около года тому назад у нас появилась девочка. Ей было девять или десять лет, у нее был рак, ее звали Мишель. Мы разговаривали с ней так же, как с Эриком. Я ее не видел уже больше месяца, но у нее все в порядке. Время от времени она лежит в медицинском центре при Канзасском университете – проходит химиотерапию – и чувствует себя хорошо. Мы до сих пор работаем вместе с Терри, не бросаем нашей телефонной службы и будем продолжать это и дальше.

Прежде чем ответить на вопрос «Почему я?», мне бы хотелось сказать, что все это было очень нелегко. Надо было работать, работать и работать. Еще раз говорю – это было все непросто. А то многие могут подумать: «Ну, этот парень – просто чудо»! В действительности это не так. Может быть, чудо и произошло, но каждый на него способен, хотя это тяжелая работа, она требует постоянного внимания; иногда это очень выматывало.

Я хочу ответить на вопрос «Почему я?» – мне кажется, здесь не один ответ. Я чувствую, что, может быть, Бог послал мне испытание, а может быть, просто так все совпало. Но все это нужно было для того, чтобы показать мне, что я могу сделать все, что захочу. Только надо очень сильно постараться. Если бы я мог выбирать, то, несмотря на всю радость победы и телевидение, и всякое такое, я бы хотел быть таким, каким был до того как узнал, что у меня опухоль мозга, и даже еще не хромал.

Я бы хотел попасть в мое прошлое и посмотреть, как бы это было. Еще я бы хотел отправиться в свое будущее, чтобы увидеть, как все будет. Но если бы я мог выбирать, я бы хотел быть таким, как все, и чтобы ничего этого со мной не произошло.