При этом я не всегда добивался впечатляющих результатов. Примерно в половине случаев моя команда финишировала «неофициально» из-за потери членов по причине болезни или травмы. Приключенческие гонки – жестокий вид спорта, и на них постоянно что-нибудь случается, независимо от того, насколько ты подготовился или настроился на победу. Правда, мою команду еще не дисквалифицировали, но я не сомневался, что, если продолжу соревноваться, это обязательно произойдет.

В том же 2003 году, к моему великому удивлению, меня иногда начали узнавать в аэропортах и ресторанах из-за того, что меня показали в передаче «48 часов» на канале CBS – в той серии, где говорилось об «Эко-Челленджа» на Борнео. Продюсеры попросили меня снять для них видео во время гонки. В окончательную версию должно было войти не более минуты моего материала, но я был настолько воодушевлен, что без всяких возражений взял портативную камеру с аккумуляторами, несмотря на дополнительный вес. К тому же директор гонок Марк Бернетт сказал журналистам из CBS, что никто не сможет пройти «Эко-Челлендж» с видеокамерой, и мне захотелось доказать, что он не прав.

Я выплескивал душу на эту камеру. Я говорил не только о многочисленных испытаниях физической и психологической выносливости, поджидающих человека в джунглях, но и о своей былой зависимости и пути к трезвости. Я переживал откровение, выражая в словах то, чтó делаю и зачем, – объяснял мою веру в то, что страдания ведут к просветлению и становлению личности. В итоге в CBS вставили в передачу одиннадцать минут моего материала и даже пригласили меня в Нью-Йорк на премьеру. Когда я вошел в монтажную, работники, разбиравшие мои отснятые двадцать пять часов, встали и устроили мне овацию. Тогда я впервые подумал о том, что не обязательно побеждать в гонке, чтобы кого-то заинтересовать, и что, возможно, у меня есть способности к записи своих приключений.

После показа передачи по телевидению журналисты одолевали меня предложениями встретиться. Каждый день мне звонили и писали люди, которых впечатлила моя история. Среди них были спортсмены, вставшие на путь трезвости, но по большей части это были наркоманы или алкоголики, пытавшиеся найти выход из того ада, в котором обитали.

Эти истории разрывали мне сердце, но у меня не было готовых ответов на их вопросы. Я мог рассказать только, что зависимость означала для меня лично, что происходило со мной и какая жизнь была у меня.

Кроме того, кто я такой, чтобы раздавать советы? Как и все остальные, я продолжал работать над собой.

Мы с Пэм продолжали ссориться. Мы пытались сохранить семью и ходили на консультации к психологу, но в 2002 году наш брак распался. Мы честно говорили сыновьям о том, что происходит, и сделали все возможное, чтобы они чувствовали себя в безопасности. Продав дом в Салинасе, мы переехали в Северную Каролину и купили два соседних дома в Гринсборо, где цены были доступнее и где жили родственники и знакомые Пэм.

Вскоре после нашего переезда на восток мне позвонил Том Форман, бывший продюсер «48 часов», с которым я неплохо общался на Борнео. Он сказал, что работает над новой программой, «Экстремальный ремонт: Домашняя версия», в которой строительные команды из добровольцев на протяжении недели строят дома для нуждающихся семей. Он хотел нанять меня в качестве внештатного оператора и продюсера.

– Ты совершенно не подходишь для этой работы, у тебя недостаточно опыта, – сказал он, смеясь. – Но если ты никому об этом не будешь рассказывать, я тебя возьму в команду.

Я думаю, его отчасти привлекала моя способность работать при недостатке или отсутствии сна. И она очень помогла мне во время работы над «Экстремальным ремонтом»; съемки шли без перерыва десять безумных дней. Мне понравилось, да и график меня устраивал. Между сериями у меня оставалось достаточно времени для общения с детьми и на тренировки.

Только я не совсем понимал, для чего тренируюсь. Мир приключенческих гонок менялся; Марк Бернетт решил оставить «Эко-Челлендж» и сосредоточиться на «Выжившем». Программу «Рейда» сократили и придали ей менее экстремальную форму. В то же время у меня угас интерес к командным мероприятиям. Я был сыт по горло разногласиями в команде, организационными сложностями и постоянными поисками спонсоров, для которых одна растянутая лодыжка означала провал всей кампании. Мне хотелось, чтобы успех или неудача зависели только от меня одного.

Когда в начале 2003 года позвонила моя знакомая Мэри Гэдамс и сказала, что устраивает «Марш Гоби» – новую гонку по пустыне Гоби в Китае, – я попросил записать и меня. Формат гонки длиной в 249 километров был позаимствован у «Тур де Франс» – победитель определялся по общему времени прохождения шести этапов протяженностью от 9 до 80 километров. Но, в отличие от «Тура», у меня не было бы помощника domestique [17], который нес бы необходимые вещи и прокладывал маршрут. Участники «Марша Гоби» должны были сами нести еду, воду и снаряжение и, конечно же, сами прокладывать путь по карте.

«Марш Гоби» был намечен на сентябрь, а тем временем мне нужно было заняться чем-то еще. Мое внимание привлек ультрамарафон Бэдуотер, гонка длиной 215 километров, о которой я много лет слышал самые разнообразные истории. Она начиналась в Долине Смерти, находящейся на 86 метров ниже уровня моря, и заканчивалась на высоте 2548 метров на склоне горы Уитни, и все это при экстремальной июльской жаре. У всех бегунов были помощники, которые снабжали их продуктами и водой и оказывали различную помощь. Без помощников бегуны просто бы не выжили. Мой товарищ по Фиджи и Вьетнаму, Маршалл Ульрих, неоднократный победитель этой гонки, много о ней рассказывал, и всякий раз с восхищением. Мне хотелось тоже когда-нибудь испытать себя в ней. В 2003 году у гонки появился новый директор, Крис Костман, активно привлекавший к ней новых участников. Пригласил он и меня. Я подумал, что если у меня не получится достойно показать себя в ней, то я хотя бы потренируюсь для «Марша Гоби».

Как в 1907 году писала одна калифорнийская газета в рекламном объявлении, Долина Смерти «обладает всеми преимуществами ада без его недостатков». То же самое, как мне предстояло выяснить, можно было сказать и о Бэдуотере. В 10 часов утра 22 июля 2003 года при температуре 51,6 градуса, которая не переставала повышаться, и при влажности на 18 процентов больше нормы я стоял плечом к плечу с лучшими ультрамарафонцами мира, включая Маршалла Ульриха, Пэм Рид, Лизу Смит-Батчен и восходящую звезду Дина Карназеса. За несколько недель до старта я завалил Маршалла вопросами о темпе бега, об уходе за ногами и о потреблении жидкости, но сейчас, когда я смотрел на восток на колыхающуюся при жаре соляную долину Бэдуотер и прислушивался к хриплой записи «Звездно-полосатого знамени» из мегафона, в голове моей не осталось ровным счетом никаких советов.