– Это зараженные, – гулким шепотом сообщила Ольга. – Так они ведут себя ночью. Они как бы спят, хотя на самом деле это состояние трудно назвать сном. Организм замирает, функционируют лишь отдельные органы. Иногда их трудно разбудить, иногда они сами просыпаются…

– Дьявол… – выругался я. – Народные гуляния, блин. Шатаются, как по проспекту…

– Они действительно шатаются по проспекту, – подметила Ольга. – Знаешь, я пару раз проделывала такой трюк – я подсмотрела его в одном из фильмов про зомби. Нужно притвориться такими же, как они, – приторможенными, с нарушенной координацией. И тогда мимо них можно пройти. Но нельзя волноваться, надо думать только о хорошем, чтобы они не почувствовали твой страх.

– С собакой? – уточнил я. – Которая тоже будет думать только о хорошем?

– С собакой сложнее, – согласилась Ольга. – Как насчет сложить ее вчетверо и затолкать в рюкзак? Твоя котомка за спиной довольно вместительная и почти пустая. Потяни «молнию» у днища, и ее объем увеличится вдвое. А собаки в темноте боятся только темноты.

– Молчун, пойдешь в рюкзак? – спросил я у собаки. Собака не ответила, но явно почувствовала подвох в моем тоне, прижала уши, затосковала.

Уму и смекалке этого пса могли бы позавидовать иные люди! Он полностью признал во мне хозяина, верил в меня. Когда я утрамбовывал его в удлинившийся рюкзак, он почти не сопротивлялся и не рычал. Это было форменное безумие! В отличие от Ольги, подобные трюки я ни разу не проделывал, и с зараженными общался лишь посредством автоматического оружия. Мы шли, шатаясь, как неваляшки, испуская приглушенное горловое урчание, и я чувствовал себя полнейшим идиотом! Мне было настолько противно, что действительно на несколько минут приглушилось чувство страха. Автомат я держал под полой и мог его выхватить в любую секунду. Рядом шоркала ногами Ольга, мерзко гримасничала. Возился в рюкзаке, гнездясь удобнее, Молчун. Я считал, он ни черта не весит, но это «ни черта» тянуло пуда на два! Дармоед! Правильно, меня везут – я еду…

Мы медленно шли по тротуару. Я думал о Маринке, о том, что с каждым шагом расстояние между нами сокращается. Призраки в белесой дымке уже шатались мимо нас! Пока они не чувствовали подвоха, принимали за своих. Сердце сжалось, когда из темноты вылупилось неуклюжее туловище и, волоча ноги, пересекло нам дорогу. От бедолаги разило ядреной смесью – тленом, немытым телом, свежими фекалиями. Нужно иметь интеллект выше среднего, чтобы опорожниться по-человечески, помыться и натереться благовониями… Я притормозил, и туловище протащилось мимо, не уделив мне ни крохи своего драгоценного внимания. Уперлось лбом в кирпичную стену, застыло, как бы размышляя, куда отправиться дальше…

Глупая идея работала! Мы уже проследовали мимо основной массы «гуляющих» и приближались к остановке общественного транспорта «Горская» – вернее, к той точке, где она была. До истока дамбы Коммунального моста оставалось метров двести. Мы выбирались из средоточия зараженных, и я уже подумывал о том, что первым делом надо наглотаться таблеток – можно представить концентрацию вредных микробов в данном районе. Я невольно ускорялся, начинал вертеть головой. Ольга все еще где-то волоклась, пришлось остановиться, подождать.

– Не выходи из образа, – пробормотала она, когда поравнялась со мной.

Мы прошли еще несколько метров, удаляясь от массового скопления граждан. Смазанные тени поедал мрак, бессловесное бурчание делалось глуше. Но кто-то там еще оставался, краем глаза я подметил ковыляющий за спиной силуэт, он издал гортанный квохчущий звук…

И вдруг мне стало дурно. Мурашки поползли по позвоночнику, дышать стало трудно – такое чувство, что я оказался в безвоздушном пространстве. Заныла голова. Провалиться на этом месте, если причиной моего состояния был не звук, издаваемый зараженным! Этот неповторимый тембр… Но это невозможно! Ну, никак!

Я застыл, как парализованный, втянул голову в плечи и начал медленно поворачиваться. Позади меня в нескольких метрах колыхался нечеткий контур. Зараженный тоже встал, он продолжал издавать неразборчивые звуки, шумно втягивал носом воздух. Похоже, он просыпался, обострялись чувства…

Но я не спешил уносить ноги. Пусть невероятно, но нужно проверить, убедиться, что я неправ. Я выудил фонарик из кармана, включил.

– Идиот… – зашипела испуганная Ольга. – Что ты делаешь? Выключи немедленно… Да что нашло на тебя, Карнаш?

Но я не мог. Я пожирал глазами зараженного человека. Это был мужчина – возможно, лет шестидесяти. Невысокий, обыкновенно сложенный, сутулый. Одет в отрепье, как и все они – они не знают, что такое мода и опрятный внешний вид. Остатки волос на голове торчали, как у соломенной куклы. Лицо исказилось, левая челюсть потекла, словно пластилин на солнце. Борода росла урывками – в тех местах, где не было корост. Глаза поблескивали рубиновым огоньком из глубин черепных впадин. Нижняя часть лица была сильно изувечена. Возможно, его подвергли пыткам, когда он был человеком – зашивали рот, а потом отрывали суровую нить вместе с мясом и кожей…

Я сходил с ума, дрожал, голова отказывалась работать. Ком застрял в горле. Плохо понимая, что творю, я подался вперед. Но Ольга не дремала, схватила меня за шиворот сильной рукой. Оттащила, вскинула арбалет, чтобы пристрелить зараженного. Но я не дал ей это сделать, ударил по руке.

– Да что с тобой происходит, Карнаш? – шипела она, морщась от боли. – Кто это такой?

– Это мой отец…

Это был действительно мой родитель. Родная душа, погибшая вместе с мамой в провалившемся в воронку доме. Как ни изувечь, все равно узнаю! Но это был уже не человек, бессловесное, смертельно опасное существо, одержимое голодом и страстью к человеческой плоти! Он еще не вполне очнулся, блуждали мутные глаза, принюхивался нос. Яркий свет вызывал беспокойство, но пока не ярость. Зашевелились пальцы, он не щурился от электрического света, но уже инстинктивно пытался понять, кто стоит за всем этим. Потянулся вперед, поводил вывороченными ноздрями. А в освещенную зону, обеспокоенные ярким пятном, уже брели остальные зараженные. Вот, шаркая ногами, возник какой-то «гастарбайтер» с мясистым клювом и съеденным гнилью подбородком. Этот экземпляр был сообразительнее моего отца. Он уже чувствовал, что можно перекусить, тянул заскорузлые лапы.

– Мать твою, Карнаш… – в сердцах вымолвила Ольга, всаживая стрелу в лоб узбеку.

Я опомнился, чего я жду? Он все равно меня не узнает! Я пятился, глотая слезы, выключил фонарь, помчался прочь, пока не слетелась вся кодла!

– Ну, наконец-то, с возвращением… – сварливо брюзжала Ольга, прыгая рядом.

Я задыхался, делал частые остановки, опорожнял желудок, ковылял дальше. Мы уже месили ногами воспоминания от клумбы на площади Лыщинского – отсюда стартовал выезд на дамбу. Она тащила меня за шиворот, я абсолютно не видел дорогу! Весь в раздрае, в смятенных чувствах, я плохо понимал, что происходит. Жизнь отматывалась перед глазами в обратном порядке. Я был уверен, что отец погиб вместе с мамой! У меня и мысли не возникало, что было что-то другое! Что творится на белом свете – Маринка выжила, отец выжил! Я пытался представить, что случилось в тот злополучный День Города, когда я ехал к родителям. Чем не версия? Я звонил им из машины минут за десять до прибытия. Редкое явление в том давнем году – встреча с сыном. Мама что-то готовит, отец бесцельно слоняется от кухни к балкону. «Виталий, в нашем доме кончился хлеб! Как же так, почему не проследили? А ну, бегом, пока сыночка не приехал!» С равным успехом это могла быть минералка, майонез, салфетки! Отец едва не в тапках спускается на лифте, бежит в соседнюю высотку, где имеется магазин формата «У дома». Выполняет материнский заказ, чешет обратно. Тут-то и раскалывается земля. Сходил за хлебом, называется… Вероятно, он пострадал, потерял сознание – в противном случае мы бы встретились на руинах…