Существовала и еще одна трудовая повинность советского врача на периферии: помощь подшефному совхозу. Расположившийся в их районе совхоз «Гигант» свое название не оправдывал. А еле-еле сводил концы с концами. Выращивали картофель, морковь и прочие овощи, растущие в суровых Дальневосточных условиях, и держали стадо тощих буренок, пытаясь сдавать молоко и мясо государству. Вот для них большинство крупных организаций района заготавливало корма. А какие корма в строгом дальневосточном климате? Сено.

Самое крупное предприятие поселка – локомотивное депо, имело у себя и пару тракторов «Беларусь», и механическую косилку, прицепляемую к тракторам, и пресс-подборщик – прессующий сено в рулоны. У больницы из техники имелись лишь косы, грабли и вилы. Ильичу, как руководителю отделения, пришлось возглавить рабочий десант от хирургии, высаженный на таежные делянки.

Человек сугубо городской, доктор Багров как косят траву литовкой наблюдал разве что в кино. А уж как метают копны и из них потом складывают в стога и в самом своем сказочном сне не видел. Как человек творческий, пытливый, он освоил и эту науку. Не сразу, через кровавые мозоли на руках и боли в спине и конечностях, но освоил.

А преподал урок, как ни странно, сам Пал Палыч – главный врач. Он первым открыл сенокосный сезон, начав косьбу. Никто не мог за ним угнаться, когда он, поплевав на руки, поправив горевшее на солнце лезвие косы наждачным бруском, натянув на лысеющую голову соломенную шляпу, начинал новый ряд.

– Ты пяткой, пяткой веди! – кричал Пал Палыч запыхавшемуся с непривычки Багрову, прижимай ее к низу, куда отодвигаешь?! Не отрывай от земли! Плавно веди, плавно! Ты же не рубишь траву, а косишь!

– Да, я стараюсь, а она куда-то не туда идет, – оправдывался Ильич, с трудом вытаскивая носок литовки, залезший чуть не до середины в землю.

– Вот как надо! – учил Пал Палыч. – Правую ногу вперед, правая рука на ручке, левая вот здесь. Стой, а где у тебя ручка установлена?

– Посередине.

– Посередине, – сердито передразнивал его главный врач, беря в свои руки косу Багрова. – Вот куда нужно ручку продвинуть, на уровне пупка. Своего пупка. Ставь косу на землю и отмеряй.

– Я же не знал, – виновато улыбался Ильич, – я же коренной ленинградец, для кого мне было траву косить, а главное, где?

– И что ж из того? – демонстративно хныкал Пал Палыч. – Я – коренной москвич. У меня еще прадедушка лавку на Немецком рынке держал. Слыхал про Немецкий рынок в Москве?

– Нет, первый раз слышу, – изумлялся Багров.

– Ладно, об этом как-нибудь в другой раз потолкуем, а сейчас переделывай ручку и догоняй нас.

Славное тогда было время. Запах свежескошенной травы приятно кружил голову. Теплый лесной ветерок доносил из лесной чащи сочный аромат летней тайги. Траву скашивали по таежным лугам, разбросанным среди высоких деревьев. Таких широких и ровных лугов, как в европейской части страны нет. Приходится выискивать зеленые относительно ровные пятачки травы между исполинским стволами и прокашивать вручную. Те участки, на которых мог развернуться трактор, отдавали под механическую косилку. Сотрудникам больницы приходилось довольствоваться зажатыми тайгой небольшими по размерам и неровными из-за кочек участками.

Дело в том, что зачастую травяной поляной становятся высохшие болотца. Вода из них уходит, а поросшие высокой и сочной травой кочки остаются. Трактор здесь точно не пройдет. А скосить вручную можно попробовать. Без определенного опыта и сноровки дело кажется необычайно трудным. Ильич, как только попал в такие места, одним сильным ударом косы сносил сразу по две кочки.

– Не махай так, чай, не в чистом поле, аккуратненько, легонечко, вот так, вот так, – поучал Пал Палыч, весьма ловко обривая косой упрямые кочки. Это же высохшая марь, тут особые приемы нужны.

– Может, ну ее, эту марь, – злился Ильич, правя наждачным бруском инструмент после обезглавливания очередного бугорка.

– Смеешься, что ли? Мы так план по сену не выполним. Нам, между прочим, десять тон дадено. Это пять-шесть хороших стогов. Мы, как на Западе, где стога по 800–900 килограмм мечут, не заморачиваемся. У нас под две тонны стог вытягивает. Поэтому прикинь, сколько травы нужно скосить. Хорошие угодья под трактор отдали, нам вот кочки да полянки малые остались. Ты не робей! Приноровишься! Тут все местные мужики испокон веку на кочках косят. Мы чем хуже?

Ильич и здесь живо освоился, «приноровился», как говорил главный врач. Изначально затея с покосом его, мягко сказать, совсем не вдохновляла. Разумеется, и в прошлые года, еще при Любомирове, хирургическое отделение выезжало на две недели на заготовку сена. Иногда и дольше, как погода. Ведь ночевали прямо в лесу, в палатках, здесь и готовили пищу, варили ее на костре. До поселка километров тридцать, поэтому чтоб зря не распыляться, жили в тайге.

Багров каждый раз оставался за старшего врача на отделении и «прикрывал тылы». В случае форс-мажора посылал «скорую» за заведующим и анестезиологом, который тоже отправлялся на покос. Мужчин отправляли в добровольно-принудительном порядке, так как им доставалась самая тяжелая работа: косьба и метание стогов. А женщин по желанию. Те переворачивали скошенную траву, а после сушки собирали в копны. Желающих всегда было больше, чем того требовалось.

И вот странное дело: как только начинался покосный период, на отделении наступало относительное хирургическое затишье. Словно болезни знали и отступали от населения поселка и района на время заготовки сена и давали возможность сотрудникам больницы насладиться долгожданной передышкой от ратных дел. За все эти годы Ильич выдернул из тайги заведующего, оторвав от сельского труда, раза три, не больше. С той мелочевкой, что оставалась на хирургии, он прекрасно справлялся и сам.

Только попав первый раз на таежную делянку, Ильич с удивлением осознал, почему его коллеги с таким нетерпением ждали этих замечательных золотых денечков. Какой там, оказывается, в лесу удивительный воздух! Ах, какой чистый, свежий и необычайно лечебный аромат летней тайги. Какое амбре исходит от трав, цветов, деревьев. Словами сложно передать все его огромное изобилие. Дышится там легко и свободно. Даже когда ты весь в мыле и утомился от тяжелой работы, он вызывает в организме легкую эйфорию и усталость снимает как рукой. И на смену приходят бодрость и отличное настроение.

А когда скошенная трава начинает сохнуть, обращаясь в сено, и вовсе можно сойти с ума от источаемого природой букета. Что может быть лучше ничем несравнимого запаха свежего сена. Хочется зарыться в него с головой и дышать, дышать, наслаждаясь благоуханием увядающих лесных трав и соцветий. А вечерком нырнуть с головой и поплавать в теплом, чуть отдающей тиной, лесном озере с теплой, словно в городской ванне, водой. Зачем ехать за тридевять земель на курорты и дома отдыха, когда у тебя под боком уже готовый лесной санаторий?

Общее впечатление слегка портили вездесущие комары, так, а где их нет? Погода, правда, иногда подводила, насылая дожди. Но тогда покос слегка передвигался. Жизнь на природе в палатках, прием пищи, приготовленной на костре, да на свежем воздухе, купание в таежных озерах, вот чего не хватает обремененному практически круглосуточной, безвылазной работой хирургу. И по-крестьянски тяжелая, непривычная для городского жителя работа в таких условиях превращается в своеобразный спорт. После окончания покосной страды загорелый до черноты, с окрепшими мускулами Ильич чувствовал себя словно заново родившимся. Он был полон творческих сил и неуемной энергии продолжать свое дело по спасению человеческих жизней.