– Я не могу никуда пойти в таком виде, – сказала она вслух. Да, отличное наблюдение. Ею уже интересуются в связи с одним убийством. Лучше избегать того, чтобы кто-то увидел ее всю в крови. Сначала помой руки, потом переоденься. Потом вали отсюда к чертовой матери. Если он появится, делай то, что всегда делала на распутье: импровизируй.

Она помыла руки под водой настолько горячей, насколько она могла вытерпеть. Это тяжелая работа. Много лет на ферме научили ее, что кровь не отмыть без труда. Она въедается в одежду, прилипает к коже, свидетельствуя о твоем преступлении, пачкая кутикулы и ногти. Чтобы хорошо отчистить кровь, нужна щетка, но она обошлась смоченным под краном полотенцем для рук, которое вместе с водой моментально окрасилось в розовый. В конце концов она осталась довольна результатом и вытерлась другим полотенцем на вешалке, потом протерла кровавые пятна, оставленные на унитазе и полу, замечая про себя, что, уходя, нужно будет взять эти полотенца с собой. Она рискнула взглянуть на себя в зеркало. Бледная кожа, испуганные стеклянные глаза. В последнее время она слишком часто видела это лицо, и она уже стала думать о нем как о лице Убийцы.

– Я не убийца, – сказала она, но ее голос дрогнул от неуверенности. За последнюю неделю из-за нее погибли два человека. Она могла возразить, что она не вонзила нож в грудь Фиби так, как вонзила его в ногу Бахмана, но, бесспорно, она была жива до того момента, как Надя оставила ей ту маленькую записку, и ей самой сейчас было тяжело верить в то, что это совпадение. Ты завела эту машину, разве нет, глупая девчонка? Это голос Джима. Он всегда появляется, когда она по-настоящему ненавидит себя.

Она закрыла глаза и вдохнула. Одежда. Но прежде чем перейти к следующему шагу, она опустила руку в карман, нащупав свой надежный нож-бабочку. Это на тот случай, если кое-кто решит прийти домой. Зная, что она может его использовать, когда это понадобится, она чувствовала себя немного спокойнее, но она надеялась, что до этого не дойдет. Больше никакой крови. Пожалуйста.

Она только схватилась за перила лестницы, как распахнулась передняя дверь и испугала ее так, что она выронила нож. Она беспомощно смотрела, как он упал на плитку перед столовой, когда в дом влетел мужчина.

Запаниковав, Надя не сразу поняла, муж ли это, кто-то из соседей или какой-то другой актер в этой драме, которого она пока не принимала в расчет, но это было не важно, потому что ее внутренности сжались в твердый ледяной комок, удерживая ее на месте и уничтожая всякую возможность движения вперед, которую она рассматривала несколько секунд назад. В конце концов она узнала его, не только благодаря встрече сегодня утром, но и благодаря десяткам утр, когда он проезжал мимо нее, сидя на водительском сиденье своего блестящего черного «Ауди». Он все еще не высох после дождя, но уже перевязал себе руку. Пятнышки крови просачивались сквозь бинт. Вероятно, глубокий порез.

Стадии понимания медленно сменялись на его лице от изумленного замешательства до страха. Это не моя жена. Это чужая. Она вся в крови.

– Кто ты, черт возьми, такая? – спросил он.

Из всех умных вещей, которые она могла придумать к этому моменту, ей удалось сказать лишь одно:

– Никто.

Браво, Надя. Браво.

Его кадык пошевелился, когда он сглотнул, переводя взгляд на ее одежду и обратно на лицо.

– Это кровь?

– Ты прекрасно знаешь, что это кровь.

Он побледнел.

– Что ты сделала?

До того, как она ответила, он поспешил в коридор, снова зовя Фиби. Она подняла нож с пола и пошла за ним на расстоянии, уверенная, что все это спектакль. Увидев тело Фиби, он наверняка разрыдается, визжа и всхлипывая, может, даже попытается реанимировать тело гротескным и неправильным искусственным дыханием. Что угодно, чтобы убедить публику, что он не убивал свою жену этим утром. Но к тому времени, как она в конце концов зашла на кухню и увидела его стоящим над телом Фиби, прошло много молчаливых секунд. Слабая дрожь в плечах выдавала его ужас, как и болезненная бледность, но в остальном он стоял, как статуя.

– Ф-Фиби? – Его голос был тихим и почти жалобным. – О боже… – Он прикрыл рот рукой.

Она впервые засомневалась в его вине. Это состояние шока ей слишком знакомо. Разве они с Джимом не стояли точно так же над телом ее матери несколько минут, когда было понятно, что она уже умерла? Они как будто бы ждали на станции, когда приедет поезд скорби и увезет ее в какую-то даль, полную слез, но казалось, что он слегка опаздывает. И пока она ждала, ей не удавалось найти ничего, что придаст завершенность этой только что угасшей жизни, ничего, что обнаружит во всем этом хоть немного смысла. Надя так долго пыталась вспомнить последний момент, когда ее мать была в сознании, ее последние слова перед тем, как она впала в кому. Она не вспомнила этого тогда и не вспомнила до сих пор, но она была уверена, что это было что-то приземленное, связанное с процессами в мозге, которые вызваны множеством сигналов умирающего тела.

Сейчас муж Фиби наверняка думает о последних моментах, проведенных с женой перед уходом, пытаясь сопоставить их с тем, что видит теперь, и оказываясь в тупике. Если бы Надя все еще не была отчасти уверена, что это он убил ее, она бы сказала ему, что он никогда не найдет в этом смысла. Минута – сердце Фиби качает кровь по венам, мозг трещит от электрических импульсов, неся в себе мириады мыслей. Следующая минута – она бездыханна, все эти мысли, все это электричество исчезло. Как нечто настолько простое может быть столь трудным для понимания?

Он наклонился, присмотрелся ближе, стараясь не запачкаться кровью, и снова поднялся, когда правда о произошедшем настигла его.

– Нет-нет-нет. О черт. Боже мой, что это?

Он обернулся к Наде. Смущение и отчаяние отражались в каждой черте его лица. Но страх быстро вытеснил эти чувства, его глаза расширились и стали стеклянными, особенно когда он увидел нож у нее в руке. Он отступил на несколько шагов.

– Что ты хочешь? Денег? Наверняка денег. Я могу дать тебе. Просто, пожалуйста, опусти нож, хорошо? Больше не нужно никого ранить.

Он думает, что она грабит его, или он знает о подброшенной записке? Невозможно сказать точно. Нужно быть аккуратной.

– Я не делала этого. Я нашла ее вот так.

– Ты лжешь.

– Клянусь, нет. Я пыталась спасти ее!

– Это неправда. Все это не по-настоящему. – Он, шатаясь, отошел в дальний угол. К моменту, когда он добрался до стены, его било дрожью, а кожа стала полупрозрачной. Надя вспомнила ту ночь, когда она, дрожа, сидела за рулем своей машины, а ее мозг пульсировал словами ТЫ УБИЛА ЕГО ТЫ УБИЛА ЕГО ТЫ УБИЛА ЕГО. Здесь происходит то же самое? В этой лихорадке и его настигает такая же правда?

Он молчал. Она крепче схватила рукоятку ножа, напоминая себе, что он при ней, и подошла. К счастью, отсюда не было видно тело.