Так не хочется впускать запретное чувство. Неправильное. Ужасное. Неизвестное и непонятное. И есть ли оно в принципе? Может, просто так кажется? Может, я застряла в иллюзии неких отношений?

В который раз понимаю, что Эндрю был прав. Нужно оставить все это. Забыть о нем. Не интересоваться. Даже если в мыслях лишь этот незнакомец. Сколько раз говорила себе об этом? Много. Сотни. Тысячи раз прибегала к этой мысли, но решила следовать сей ас. В этот момент. Когда у меня не остается сил что-то искать, доказывать и гадать. Еще тогда, в кабинке туалета, я готова была снять повязку сразу же, как за ним закрылась дверь, побежать вслед и встретиться лицом к лицу.

Но теперь мне плевать…

И в когда я пойду наперекор самой себе в следующий раз?

— Я так скучаю по вас. Мне так вас не хватает…

Не слышу звука своего голоса. Наверное, только губами получается пошевелить. Сейчас я настолько погружена в себя, что не слышу хруста свежевыпавшего снега позади.

И давно забытого голоса…

— Лолита?

Знакомый голос проникает в уши сладким бальзамом. Что? Опять? Сколько можно? Я теперь в каждом взрослом мужчине буду видеть его? Даже в…

— И ты здесь? — удивленно смотрю на давно забытое лицо.

Парень на мгновение хмурит темно-русые брови, обходит меня, кладет букет белых лилий на гранитный камень и встает справа от меня. Слышу чавканье жвачки во рту. И запах мяты. Снова. Кажется, он вечно будет меня преследовать. В смысле запах, а не человек. Хотя от бывшего всегда так пахло, но теперь этот аромат ассоциируется не с первой любовью, а с последней…

Нет, вру. Незнакомец не последняя любовь. Он вообще не любовь.

— Я к бабушке на могилу ходил, случайно тебя увидел, — произносит Шон, глядя на меня с любопытством. И я его рассматриваю. Он почти не изменился, все такой же миловидный, привлекательный, только черты лица стали более мужественными и медовый взгляд острее.

— Ты разве не переехал в Будапешт?

— Недавно вернулся, решил сюда сходить. Не думал, что встречу тебя здесь.

И я не думала, что когда-нибудь увижу тебя. Что вспомню наши годовалые отношения, нашу любовь. Страсть. Не предполагала, что воспоминания ворвутся в разум так внезапно, когда мне так необходимо отвлечься от дурных мыслей.

И что я стану сравнивать прошлое с настоящим. С незнакомцем…

Мы глядим в одно и то же место. В гранитный камень с именем родителей. Молчим. Ни о чем не разговариваем, но мне это и не нужно. Я не ухожу в голову, а он не пытается развеять тишину между нами.

— Слышал об Адаме. Как он?

Все-таки сорвался первым.

— Лучше, идет на поправку.

— А ты как? Справляешься?

В последнюю нашу встречу он задал тот же вопрос. Дружелюбным, немного обеспокоенным голосом, словно между нами еще остались те отголоски притяжения, которое так внезапно оборвалось. Но ответ знаю наперед, даже не задумываясь. Не напрягая разум.

— Наверное, да, — отвечаю после долгих раздумий.

— Твои глаза говорят иначе.

Вот мне всегда было интересно, что люди видят во взгляде? Ну, плаксивый он, покрасневший после тяжелых будней, сессии и эмоциональной опустошенности, голос изменил раскрас. Дальше что? Это всего лишь физические признаки. Никто в здравом уме не сможет понять, что со мной происходит. Никто не сможет поддержать, войти в положение, при этом не глядя на меня, как на местную шлюху.

Никто…

— Все в порядке, не переживай.

Шон пытается протянуть руку, окутать мою ладонь теплом. Поделиться эмоциями. Тоской. Ведь в его светло-карих глазах, на которые я неотрывно смотрю, отображается именно она.

В этот момент, когда наши пальцы все же соприкасаются, что-то меняется. Даже сквозь вязаные варежки ощущаю это. Притяжение. Или ностальгия по прошлому. Или та же тоска, окутавшая его радужку.

Или я просто-напросто схожу с ума и снова ищу в темных глазах поволоку доминанства. Ту самую, которая присутствует в голосе незнакомца.

— Я бы на месте твоего брата не простил себе это, — внезапно выдает парень, горько улыбаясь. Вот и закончилась внезапно наша магия, уступая место реальности.

— Чего? — вылетает раньше, чем я задумываюсь о смысле вопроса.

— Того, в какое положение поставил близкого человека. Тебе наверняка приходится много работать, чтобы оплатить лечение в больнице, к тому же об учебе нельзя забывать.

— Ради Адама я пойду и не на такое.

Этот разговор чем-то напоминал диалог с Эндрю, когда я сказала ему о дополнительном заработке и продажи дома. Словно меня пытаются отговорить помогать собственному брату. Бред, правда? Это же Адам. Это мой брат-близнец. Мой единственный родной человек, и Шон прекрасно знает мое отношение к нему. Почему я должна опустить руки и позволить ему умереть?

— Ты же знаешь, что в любой момент можешь положиться на меня.

Знаю, но не стану. Поздно уже, сама справилась.

— Конечно.

Черт! Мне показалось, или он это сказал слишком хрипло? Как незнакомец… Когда же это прекратится? Снова думаю о мужчине и снова сравниваю его со всеми подряд. Сначала доктор Коннор, затем мистер Салливан, а теперь и Шон. Он-то уж точно не причем, он ни за что бы не поступил так со мной! Никогда. Открылся бы сразу же. Вот почему? Почему мой разум проецирует на незнакомца всех мужчин в радиусе трех метров? Они ведь совершенно не похожи.

Эндрю был прав. Пора покончить с этим. Пора перестать искать его.

Только поздно, слишком поздно…

Сегодня больница практически пустует. По коридорам не расхаживает персонал, кроме дежурной части, да и само количество пациентов уменьшилось, хотя обычно в такие дни даже очереди возникают. Скорее всего, отсыпаются после празднования сочельника.

Но мне легче, если честно. Адам в палате один, медсестер нет, а доктор Коннор, скорее всего, выходной. Хоть сегодня его присутствие не вызовет в голове множество вопросов, не позволю игре воображения издеваться надо мной. Хотя… Ладно, сегодня ни на кого из прохожих не примерила маску незнакомца, ведь голова целый день была занята другим. Братом.

Вчера вечером приготовила в общежитии маленькую курочку в мамином фирменном соусе — индейка для нас двоих жирновата. Ему уже можно, узнавала недавно у доктора Коннора, а мне хочется отпраздновать рождество с единственным родным человеком.

— С рождеством! — выкрикиваю, чуть ли не ввалившись в палату. Адам валяется на кровати, глядя в окно, даже голову не сразу поворачивает, но стоит нашим взглядам пересечься, тусклые голубые глаза светятся чуть ярче.

— И тебя, детка.

— Перестань меня так называть!