Роман, по правде говоря, и сам не знал – что теперь? Все произошло так быстро, что не только тренированный, обросший жирком борец не сумел опомниться и пропустил последовательно три удара – но чистых, черт побери, стремительных! – но и Роман Владимирович, по совести сказать, находился еще немного вне равновесия. Мария, бесперебойно скулившая по дороге сюда – «Пустите, дяденька, в туалет, пожа-а-алуйста», – вдруг обернулась фурией и проявила такую прыть…

Савельев направлял пистолет на набычившегося Андрюшу и слушал злобные причитания Тихона:

– Вы что наделали, гады?! А? Вы же – Сережу завалили…

– Заткнись! – резко приказала Мария. – Игнат, ты где застрял?

Из дверного проема камеры высунулся перепуганный Захряпин, присвистнул…

– Чего стоишь? Отведи этого в клетушку! И Шефа не забудь.

И никто себе даже вопроса не задал – почему в этом бетонированном склепе четырьмя мужчинами командует перепачканная чужой кровью девчонка? По какому праву?

Похоже, только Мария – готовясь к решительному броску – продумала дальнейшие действия, и теперь четверка мужчин подчинялась ей едва ли не беспрекословно. Роман продолжал держать под прицелом Андрея, Захряпин, схватив шароварника за ворот – в точности как тот его еще недавно! – зашвырнул в камеру. Марья продолжала сидеть на полу, широко расставив ноги, и держать пистолет, направленный в грудь Шефилову.

– Ну? – бросила гулко. – Особое приглашение нужно?

Тихон, смотревший все это время практически на одну только Машу, укоризненно покачал головой:

– Ну ты, б…, резвая, замутила… – и перебросил на Романа злобный взгляд: – Ты натаскал? Овчарка…

– Договоришься у меня! – прикрикнула Марья. – Двигайся!

Обескураженно покачивающий головой Тихон вошел в камеру, Игнат тут же захлопнул дверь и запер замок на два оборота.

Роман подошел к Сергею, положил пальцы на шею, послушал пульс…

– Готов, – сказал мрачно. – Наповал…

Марья устало провела занывшей от тяжести пистолета рукой по лбу.

– Я не хотела… Он сам выстрелил…

– Сам в себя?! – в каком-то глупом восхищении уточнил Захряпин.

– Угу. Боролся и случайно на спуск нажал. Он его еще в комнате с предохранителя снял…

– Ну ты даешь…

Опустив руки вдоль тела, Мария сидела на полу и, кажется, не имела сил подняться. Вся энергия выплеснулась в недавней схватке, в неожиданном броске, Марья подтянула под себя ноги, прижалась грудью к коленям…

Роман возвышался над ней памятником всем безрассудным. Смотрел сверху вниз…

– Рома, – вскинула девушка лицо, – у нас был выбор?

Савельев помотал головой:

– Нет. Не было.

– И что теперь? – спросил Игнат. Марья устало пожала плечами:

– Поднимемся наверх, вызовем по телефону милицию…

– Не прокатит, – обрывая спасительницу, оживился вдруг Захряпин. – Менты далеко, да и схвачено все в Вышнем у Тихона. Если охрана до этого времени не перестреляет – с двумя стволами нам не отбиться, – загребут только нас. Вон, – ткнул пальцем на тело Сергея, – жмур на нас висит.

– А если в Москву позвонить? – Мария с надеждой поглядела на Романа.

– Долго, – вновь за тренера ответил ученик. – Пока доедут, нас тут всех завалят, а потом отмажутся – Серегу же ты первая вальнула.

– А если Тихона в заложники? Выйдем к машине с Шефом…

– И-и-и, – опять не дослушал Игнат и махнул рукой: – Даже не думай. Не выпустят!

– Даже если Шеф – заложник!

– Не выпустят, – твердо произнес Захряпин. – Уходить по воде надо… И быстро. Люди выстрел из подвала вряд ли услышат, а собаки к стрельбе приучены, но вдруг забеспокоятся?

– А так в дом долго никто не войдет?

– Без приказа? – уточнил Игнат. – Долго. Но Володя-племянник все же быстрее, чем менты из Москвы, будет. Понятно? Надо руки в ноги и ходу по воде.

– Ты знаешь как?

– А то, – разулыбался Гнат. – Я тут четыре раза на сборах был, каждый кустик изучил, каждый камушек. – И нервно зевнул: – Скукотища же. В деревню за водкой бегал, так что даже ночью дорогу найду.

– Шалун, – вздохнула Маша и подняла вверх руку: – Помоги подняться.

Запястье Марьи перехватил Роман, рывком поставил на ноги.

– Мне в воду нельзя, нужна лодка.

– Плавать, что ли, не умеешь? – нервно хохотнул Захряпин.

Еще недавно его трясло от страха, теперь наступило возбуждение от ощущения опасности, с которой можно бороться. Игнат перебирал ногами, как нетерпеливый скакун, приплясывал на одном месте, глаза чуть ли не в разные стороны разбегались…

Марья поймала дергающиеся зрачки, остановила их мельтешение прицелом глаз, произнесла серьезно:

– Можно сказать и так.

Игнат смутился, кашлянул:

– Кхм, ну это… Нельзя так нельзя. Вплавь через озеро все равно не перебраться, вода ледяная даже летом – источники. – И добавил чуть более громко, чем требовалось, показательно косясь на дверь, за которой примолкли Тихон с Андрюшей: – Лодку взять как два пальца об асфальт… Я на том берегу любую мель знаю.

Савельев неодобрительно нахмурился на ученика, но тот, прижав палец к извивающимся в улыбке губам, подмигнул и мотнул головой в сторону лестницы – пойдемте!

Роман постоял немного возле запертой двери, не нашел что сказать на прощание бывшему другу и быстро потопал наверх. По совершенно не скрипучей деревянной лестнице, вслед за Игнатом и Марьей.

Захряпин оказался прав. Выстрел в подвале, скорее всего, расслышала только востроухая овчарка. Собака сидела возле джипа, слегка волновалась, приподнимала и вновь опускала пушистую попу над землей и обеспокоенно поглядывала на охранников, стоявших невдалеке.

Словно подсказывала – вы что, не слышали?! Там ведь стреляли!

К овчарке подошел невысокий парнишка в серой рубахе, погладил пса между ушами, постарался успокоить, посмотрел пристально на дом…

Но даже шага не сделал в его направлении. Словно у подножия косогора проходила невидимая черта, за которую нельзя ступать непосвященным.

– Неужели не отправится проверить?! – поразилась Марья. Недавние пленники стояли у занавешенного прозрачным тюлем окна и, стараясь особенно не высовываться, наблюдали за обстановкой во дворе.

– Не-а, – беспечно отозвался Игнат. – Тут дисциплина почище, чем на зоне будет. Без приказа – с места не сдвинутся!

– Но ведь собака волнуется!

– Ну и что? Может, она слышит, как тебя… мгм, – задумчиво глянул на Машу, – или – нас… Мало ли чего в доме творится… Понятно?