Старый пастух кивнул.

— Или, можно сказать, была тропа. Теперь по ней никто не ходит, насколько мне известно, разве что в поисках коз.

— И куда она ведет?

— Вниз, к Кассиановой дороге, если я ничего не путаю. Ну да, вниз по горе, сначала на юг, а потом на восток. Она выходит на дорогу неподалеку от поместья Клавдии. Она, например, может послать раба, и он пройдет до этой поляны, а потом к шахте, не сворачивая на север. Но этой тропой давно уже не пользовались. Ее могли завалить стволы деревьев или камни; зимой здесь часто бывают жестокие ветры, они даже деревья выворачивают с корнем.

— Значит, можно добраться сюда, минуя главный вход? — спросил Катилина.

— Ну да, для этого наверняка ее и построили — чтобы как можно быстрее доставить на шахты рабов, купленных в городе. Она очень крутая и неровная — я помню, что как-то ходил по ней, когда еще был мальчишкой. Она годится только для рабов, лошадь по ней не пройдет; и никто из людей добровольно не пройдет, если есть более легкий путь. Да и давно ее никто не проверял. Мне кажется, вы и не заметите, где она отходит от Кассиановой дороги.

Катилина кивнул. Форфекс повернулся, чтобы привязать своего мула. Мне показалось, что Катилина прошептал себе под нос:

— Хорошо, просто замечательно.

Мы продолжали путь. Узкая тропа была настолько крута, что местами попадались ступеньки, высеченные в камне. В лесу было тепло и тихо, тени деревьев едва спасали нас от жары. Я тяжело дышал и старался не отставать. Метон же, казалось, вовсе не испытывал никаких затруднений; он легко подымался вверх, потом сбегал вниз и снова подымался. Тонгилий тоже казался вовсе не измученным. Но ведь они оба молоды, подумал я, а Катилина почти одного возраста со мной. Но и он вроде бы не слишком страдал. Он подобрал длинную палку и опирался на нее, напевая походную песню и вышагивая в такт словам. Откуда же у него силы берутся, если учесть, что он всю ночь не спал?

Идя главной дорогой, мы удалились от потока, но теперь, казалось, снова к нему приближались — до меня доносились звуки журчащей воды. Чтобы подняться повыше, нам предстояло пересечь этот поток. Я спрашивал себя, каким же окажется мост, принимая во внимание состояние тропы — может, это будет просто веревка, привязанная к стволам деревьев на разных берегах? Журчание становилось все громче и настойчивей.

Но моста не оказалось вовсе. Мы подошли к лестнице, высеченной прямо в скале — штук тридцать крутых ступеней. Метон первым полез вверх с ловкостью горной козы. За ним последовал Тонгилий, потом Катилина; он ставил свой посох на очередную ступень и подтягивался с его помощью. Наш проводник запыхался и предложил мне идти перед ним. Когда я наконец взобрался на вершину, сердце мое бешено стучало и весь я покрылся потом.

Ступени привели нас к площадке, с которой вниз падал водопад. Она вся была испещрена маленькими углублениями, в которых текли многочисленные ручейки. Мы перешли их, едва замочив сандалии. Пока я пил и обливал голову, зачерпывая воду пригоршнями, Метон, перескакивая с одного камня, покрытого скользким мхом, на другой, подбежал к краю обрыва, где собиралась вода перед тем, как упасть. Мне показалось, что малейшее дуновение ветра может сбросить его вниз. Я поспешил за ним и схватил его за тунику.

— Но, папа, посмотри только!

Перед нами колыхались верхушки деревьев. Справа возвышалась скала, а к северу простиралась величественная панорама. Я увидел, как вдали белеет мощенная камнем Кассианова дорога, исчезая за горизонтом. На западе кроваво-красный шар солнца висел над темными холмами. Мое поместье заслоняли деревья, но гребень холма, где иногда сидели мы с Клавдией, был виден отчетливо.

— Да, — сказал я, — превосходное зрелище.

— Нет, папа, ты посмотри вниз!

Невозможно было заглянуть вниз, не наклонившись через край обрыва. Я осторожно шагнул вперед. Никогда я не боялся высоты, но от падающего потока воды у меня просто дух захватило. В тридцати футах под нами находился пруд с пенистой водой. Его окружали огромные валуны и деревья с обнаженными корнями, уходящими прямо под воду. Но вовсе не камни и не деревья заставили меня вздрогнуть, а скелеты.

Некоторые из них были рассыпаны — грудная клетка здесь, разбитый череп там, чуть подальше нога или позвоночник. Другие сохранились в целости — будто человек прилег среди камней, а боги оставили от него одни кости. Я также разглядел отдельные кости, разбросанные среди камней и корней деревьев. Их было так много — не счесть.

Нагнавший нас Форфекс поднялся на площадку, пыхтя и отдуваясь. Он посмотрел на нас и понял, что мы разглядываем.

— Ах, да, — сказал он, — этого вы еще достаточно насмотритесь.

— Чего?

— Костей.

— Людских костей?

— А кто еще, по-вашему, работает на шахтах? — Он пожал плечами. — Наверняка кое-где попадаются и останки коз, но ведь они уверенней бегают по скалам, а если одна и свалится ненароком, то за ней можно спуститься — не пропадать же зря мясу и шкуре. Ну, а раб не стоит того, чтобы за ним спускаться, не правда ли? Если вы будете скакать по скалам туда-сюда, то тоже так же сможете закончить свой жизненный путь, — усмехнулся он, открывая бурдюк, висевший у него за спиной, и делая глоток.

— Значит, все эти люди свалились с высоты?

Он снова пожал плечами.

— Большинство из них, по крайней мере. Человеку, несущему груз серебра с шахт, нужно пересечь этот поток, а он, в основном, бывает выше, чем сейчас. Ну и конечно, очень легко потерять равновесие и скатиться вниз по склону. Человек падает, ломает шею, приходят хищники, а потом дожди и ветра заканчивают дело. И через несколько лет от него остается горстка костей. — Он снова рассмеялся.

Я посмотрел на его сморщенное, потемневшее лицо. По меньшей мере половина зубов у него во рту отсутствовала. Не удивительно, что он смеется. Форфекс ведь и сам раб и целиком находится в распоряжении своего хозяина. Несчастья других рабов служат ему доказательством, что ему не так уж и плохо живется.

— И конечно, среди них есть и те, кого наказали, — добавил он.

— Специально сбросили?

Он сделал такое движение руками, словно сбрасывал кого-то с края скалы.

— Убили? — спросил я.

— Наказали. Вспоминаю я один день, когда я был еще маленьким и мне случилось проходить здесь вместе со стадом. Тогда шахтой владел дед Гнея Клавдия, как раз перед тем, как ее закрыли. Так он наказывал смутьянов, как вы понимаете. Ведь в основном на шахты продают убийц и воров, не так ли? Последнее отребье — им уже нечего терять, шахты для них — все равно что смертный приговор. Так что хозяин должен обращаться с ними построже. Даже плетки и кандалы не помогают. Всегда находятся смутьяны или лентяи. Поэтому охранники и выстраивали их здесь, на этом самом месте, и сбрасывали их на виду у всех. Чтобы показать другим, что их ожидает, если они не будут подчиняться приказам.