— И что? — Я украдкой бросила взгляд на настенные часы, потому что смотреть на наручные было бы невежливо. Итак, дадим ей три минуты.

Щелк, щелк.

— Скажем, вы работаете с человеком, которого очень хорошо знаете…

— Допустим.

— Возможно даже, что это ваш родственник…

— Возможно. — Позабыв обо всем на свете, я тут же обратилась в слух и подалась вперед, ожидая, что сейчас она откроет мне удивительную тайну. Ну давай же, говори.

— И поэтому вы знаете об этом человеке нечто такое, чего больше никто не знает.

— Например?

— Что его жена перед пасхальным обедом разбила о его голову любимое фарфоровое блюдо свекрови, потому что узнала, что у него интрижка, и всей семье пришлось искать другое место, чтобы отпраздновать Пасху, а то бабуля никогда больше нас не пригласит. Она очень сердится. В общем, типа того.

В разумных пределах готовность поделиться секретами одинаково важна и в государстве, и в семье. Даешь слово держать язык за зубами, но потом вдруг понимаешь, что большее благо — приоткрыть завесу тайны. И все-таки хочется сидеть за столом вместе со всеми, если вдруг бабуля снова пригласит к себе всю родню, и не чувствовать себя предательницей. Кимберли не дразнила меня — сейчас она у меня на глазах заключала сделку с собственной совестью. И наибольшую выгоду от этой сделки получала я.

— Наверное, трудно не вспоминать об этом каждый раз, когда видишь этого человека. Особенно если все случилось каких-то четыре месяца назад, — вставила я, уточняя время.

Она задумчиво кивнула.

— Да, а потом еще и узнаёшь, что он будет работать с женщиной, с которой изменял жене.

Если бы в эту минуту свирепая бабуля разбила блюдо уже о мою голову, я бы и глазом не моргнула.

— Думаю, меня бы это встревожило, — произнесла я осторожно, — особенно если они собираются работать бок о бок. Скажем, как партнеры по бизнесу.

— Вот именно.

Хотелось заорать «Гол!», подпрыгнуть до потолка, но я продолжала сидеть, держа руки на коленях, и соображать, насколько известие о том, что у Ронни Уиллиса и Гвен Линкольн был роман, изменило мой взгляд на мир. Значит, когда Гвен и Гарт решили развестись, а Гарт с Ронни затеяли слияние, страсти были в самом разгаре. Знал ли об этом Гарт? И не потому ли сейчас его нет в живых?

— Очень непростая ситуация, — сказала я, глубоко вздохнув.

Впервые с тех пор, как мы оказались в конференц-зале, Кимберли отважилась взглянуть мне в глаза, и я увидела, что она едва сдерживает слезы. Да, ей не позавидуешь, а скажи я, что она поступила правильно, или дай я ей понять, что она сдала дядюшку, она тут же сбежит, и больше мне никогда не удастся с ней поговорить, к тому же она способна сказать дяде, чтобы он меня избегал.

— Я не знаю, что мне делать, — еле выговорила она.

— Но ведь это не ваша вина, — искренне заверила я ее, накрывая ее руку своей. Она только что раскрыла мне важную тайну, и помочь ей восстановить душевное равновесие — самое малое, что я могу для нее сделать.

— Я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал.

Следующий вопрос я произнесла, затаив дыхание, как ребенок, который крадется к севшей на цветок бабочке:

— Кто-то еще?

— Его жена и так все глаза выплакала. Не хочу, чтобы ей снова пришлось через это пройти, если у них все снова закрутится. Как по-вашему?

— Еще бы. — Я рискнула на шажок приблизиться к бабочке: — Кто-то уже пострадал?

— Бабуля до сих пор сердится из-за блюда.

— А та женщина? Кто-нибудь из ее близких знает об этом? А может быть, он и пострадал?

Она было пожала плечами, но, приподняв их, застыла, словно готовясь на меня наброситься. Я сумела выдержать ее взгляд не сморгнув.

В ее огромных глазах стояли слезы и обида.

— Да я совсем не о том. Ничего такого я не сказала. Просто хотела посоветоваться, как мне быть, и вовсе не затем, чтобы вы считали его чудовищем. Я люблю дядю Ронни.

— Конечно, не затем, иначе вы бы не пытались ему помочь! — быстро сказала я. — Вы ведь хотите его защитить, верно?

— Он ничего плохого не сделал. — По щекам у нее ручьем потекли слезы, оставляя черные потеки туши. — Я пришла, чтобы оградить его от неприятностей, а не чтобы навлечь на него беду.

— Но предположим, что есть кто-то, кого он хорошо знает и с кем был близок, и этот человек действительно что-то натворил. А теперь он снова сближается с той женщиной. Я могу понять, чем вы так встревожены.

Слезы катились по ее щекам. Она пыталась свыкнуться с мыслью, что ради ее любимого дядюшки Гвен Линкольн могла пойти на убийство. Я сжала ей руку.

— Никого вы не выдали, — заверила я ее. — Мне и самой это приходило в голову. — Она просто подтвердила мои догадки о мотиве убийства, но не стоит говорить ей об этом. Бедняжка и без того расстроена. — Получи я от вас письмо, посоветовала бы продолжать общаться с этим человеком и дать ему понять, что вы хотите ему помочь. Не давить на него, а просто показать, что вы на его стороне. А от нее держаться подальше.

— С каких это пор, Молли, ты стала давать советы устно? И по какому тарифу? Не думаешь, что твоим клиентам следует платить журналу? — Эйлин возникла в дверях, словно монстр из фильма ужасов «Чужой»: знаешь, что он бродит где-то рядом, но пытаешься забыть о его существовании, и вдруг он перед тобой.

— Извини, я вышла, чтобы поговорить с подругой, — сказала я и снова ободряюще пожала Кимберли руку.

— Можешь разговаривать со своей подругой сколько душе угодно. Времени у тебя полно, — я отменяю статью. — Она повернулась к Кимберли с гримасой, мало похожей на улыбку. — Почему бы вам не воспользоваться водостойкой тушью? Весьма полезное изобретение. — И она скрылась с глаз.

Очень хотелось броситься следом за Эйлин, чтобы выяснить отношения прямо в коридоре, но я заставила себя поступить, как подобает взрослому человеку и профессионалу, и проводила Кимберли до лифта. Мы прошли мимо моего стола, где она захватила несколько бумажных салфеток, а Карлос успел подсунуть ей свою визитку. Я взяла с нее обещание, что она позвонит, если почувствует необходимость снова посоветоваться, но не станет говорить об этом ни с кем другим.

— Понимаете, всегда найдутся люди, которые захотят использовать это против Ронни, — шепнула я.

— А вы нет?

— Я — нет, — пообещала я, возвращаясь к своей первой версии и представляя, какой злодейкой я выставлю Гвен в своей статье.

Едва за ней закрылись двери лифта, я рванула к кабинету Эйлин, насколько позволяли босоножки на шпильках. Сюзанн предприняла героическое усилие, чтобы преградить мне путь, — больше, правда, для поддержания ореола мученицы, чем из истинной преданности хозяйке, — но я перед ней даже не затормозила. Я крупнее Сюзанн, да и цель у меня была куда значительнее, поэтому она отпрыгнула в сторону и позволила мне вломиться к начальнице. Когда, влетев в кабинет, я объявила: «Эйлин, я же только начала работать!» — Сюзанн аккуратно прикрыла за мной дверь.