«Война – это смерть, это горе, это несправедливость. Я опять распылюсь, чтобы творить зло, опять потеряю свое сознание. Я не хочу терять».

В ее шепоте была такая тоска, что сердце потянуло другой, какой-то новой болью. От этой боли стало так безнадежно печально, что хотелось опуститься на пол и страдать, страдать, обливаясь слезами, и никогда не успокаиваться. Эта боль не была моей – это была боль несчастной богини.

И я от всего сердца посочувствовала ей. Если у нее появилось сознание, значит, и осознание появилось тоже, и оно проявляется все сильнее и сильнее. У тьмы есть воля и желания, а значит, она – почти человек, почти такая же, как и я.

Я осознала это как единственно верную истину.

«Я хочу вернуться. Я хочу уйти к богам».

«Я не хочу тебя убивать и приносить зло большее, чем уже принесла».

«Я не хочу быть тенью мертвой себя».

Она шептала с паузами, медленно, даже удивленно, как будто тоже осознавала саму себя и свою волю. Тьма не вырывалась из-под моей кожи, не затягивала мраком глаза. Она просто была внутри меня, у сердца, совершенно подконтрольная и сама себя контролирующая. Словно бы во мне было две полноценные личности.

– Не будешь. Я постараюсь помочь, – неожиданно вслух ответила я ей.

На меня в удивлении уставились военачальники, генералы, император, казначей, Сав, Дерек и еще черт знает кто. Черт возьми, я ляпнула это во всеуслышанье – и где? В кабинете императора, при куче народу. Мда… «Учитесь властвовать собой», как завещал великий поэт.

Я опустила голову, делая вид, что говорила не я.

– Йола, на сегодня заканчиваем. Едем в мое поместье.

Я только кивнула.

Дерек Ват Йет сразу же понял, что со мной что-то не так. Он вывел меня из кабинета, пообещав прийти позже. На мои глаза наворачивались слезы, голова гудела от обилия гнусной, жестокой информации, тьма холодила сердце, шептала что-то неразборчиво и благодарно, а потом и вовсе перешла на какой-то древний мелодичный язык. Она вдруг запела что-то грустно, и от ее песни у меня закружилась голова. Я бы упала, если бы Дерек не поймал меня. Он схватил меня за плечи, удерживая в вертикальном положении. Его руки были горячими и, пожалуй, ободряющими.

– Идти сможешь? – спросил он, но я даже не могла помотать головой. Песня тьмы вдруг словно бы влилась в мое сознание сплошным потоком горной холодной воды, чистой и искрящейся, и я, не выдержав переливающейся красоты, последовала за ней. Я слушала песню и все, все понимала, до последнего слова. Так красиво и так грустно…

Я даже не заметила, как мое тело бессознательно повисло в руках Дерека. Последнее, что я почувствовала, было быстрое головокружение, а потом – мгновенный порыв воздуха в лицо. Дерек Ват Йет взял меня на руки?

Это была последняя связная мысль. Больше я не отвлекалась, слушая песню тьмы до конца.

Дерек Ват Йет понимал, что Йола держится из последних сил. Он видел, что она почти в предобморочном состоянии, но ничего не предпринимал – ждал. Но тьма не торопилась разрушать все, что попадется на ее пути. Складывалось впечатление, что и тьмы как таковой не было – девчонка как девчонка. Ват Йет даже пытался ее провоцировать, стараясь выбирать выражения покровожаднее, затронув темы рабства. Но – ноль реакции. Только испуганные глаза да излишне бледная кожа.

А потом ее взгляд остановился, остекленел, как у него самого. И она начала говорить сама с собой. Вот это Дерека Ват Йета напрягло, и он решил наконец поговорить с темной наедине и откровенно. Уже пора бы.

Ей с каждым шагом становилось все хуже. Она качнулась на ступеньках дворца, и если бы Дерек не придержал ее за плечи, то упала бы.

– Идти сможешь? – спросил он, хмурясь и всматриваясь в ее лицо, но она, казалось, его уже не слышала. Она будто бы прислушивалась к чему то очень чутко, внимательно, а потом ее тело рванулось вниз. Она потеряла сознание.

Ват Йет едва успел подхватить ее на руки.

Рассыпавшиеся по плечам русые волосы. Серые, почти черные тени под глазами от усталости. Нежная кожа закрытых век и тень ресниц на щеке. Маленькая родинка над изгибом брови и еще одна, на виске. Тонкие маленькие губы, искусанные – нервничала? Волновалась? С узкой стопы соскользнула туфелька, за ней – вторая. И Дерек Ват Йет замер, рассматривая изящную щиколотку, крошечные пальчики, белую кожу. Лодыжка в обхвате не толще запястья. Как вообще можно ходить на таких маленьких слабых ножках?

Он невольно, будто нехотя притянул женщину ближе к себе, вдыхая ее запах. Запах его горьковатого мыла от ее волос. Немного – запах мяты, пыли и бумажной гербовой краски. Пальцы бессильно повисшей руки испачканы в чернилах.

Тяжесть женского тела в руках, упругость и гладкость кожи, мягкость изгибов… Дерек Ват Йет со всех ног поспешил к подъехавшему мобилю.

Йолу он сгрузил на сидения, сам уселся рядом и попытался привести ее в чувство. Тщетно. Она была в глубоком обмороке и никак не хотела приходить в себя.

К тому моменту, как мобиль доехал до поместья, Ват Йет уже начал тревожиться. Под его пальцами, которые он приложил к ее шее, бешено бился пульс. Словно она не в обмороке находилась, а бежала много часов. И кожа… Температура ее тела вроде бы выросла.

Ват Йет снова подхватил ее на руки, бережно занес в темный неприветливый дом, уложил ее на банкетку в гостиной. Коснулся ее лба. Не почудилось. Действительно – жар. Притом очень сильный. И сердце стучит как сумасшедшее. Да что с ней такое?!

Ват Йет ругнулся сквозь зубы и поспешил на кухню за мокрым полотенцем.

Пока он искал лед и лекарства, из гостиной послышался стон. Потом еще один, и еще. Дерек кинулся со всех ног обратно.

Темная лежала на спине, неестественно выгнувшись. Ее глаза закатились, напряглась шея, зубы были оскалены.

– И станут плоть… Станут плотью… И буд..ут целым, – прохрипела вдруг она, а потом запела. Дерек вздрогнул. Она пела на языке жрецов Шестнадцати. Все бы ничего, да только он сам знал об этом языке совсем немного: пара не очень правильных переводов – вот и все, что осталось. А она – пела, притом очень уверенно, да еще и со странным акцентом. И голос был… Вроде бы и ее, а вроде и какая-то другая нотка нет-нет, да и проскакивала в нем. Чужая нотка. Тьма? Но как это возможно? Все равно не узнать, пока она не очнется. А вот записать за ней, хотя бы на слух… Дерек Ват Йет покосился на стол с писчими принадлежностями, а потом на шею темной. Каждая мышца была напряжена. Все ее лицо было покрыто бисеринками пота, щеки покраснели, а виски, наоборот, были белее снега. Ей, наверное, больно…

Дерек Ват Йет вздохнул, отодвинул в сторону бумаги, развел лекарство от жара и влил в ее рот, от чего она прервалась на пару секунд и закашлялась, а после продолжила петь. Он взял ее запястье в свои руки и принялся вливать в нее свою магию так же, как и до этого поил ее лекарствами. Спокойно, девочка, спокойно… Вот так.