Данила усмехнулся и постарался снова уса роиться поудобней, завтра штурм, потому надо поспать. Где-то вдали перекликались между собой дозорные, вдруг всхрапнула лошадь, из осаждённого города донёсся собачий лай. Пушкарь повернулся в сторону крепостных стен, вглядываясь в темноту. Эти татары хитрые, могут напасть и среди ночи. Понятно, что не пересилят, но урон нанесут. Он заметил, что и дозорный у костра тоже прислушивается к лаю. Не выдержав, Данила поднялся и подошёл к воину. Сторожил бывалый стрелец Гордей, этот и мухи вражеской не пропустит, усмехнулся:

— Чего не спится, боишься?

— Не... — помотал головой Данила. — Просто проснулся, теперь не заснуть.

— Ты ж не старый дед, которому спать не хочется. Иди, ложись, до утра ещё далеко...

Но Данила возвращаться не стал, всё же присел у огня, зябко поёживаясь. Как ни тепла одёжка, а всё же осень, от земли холодом тянет. Долго сидели молча, потом Данила решил поспать, пристроился тут же у костра. Но стоило закрыть глаза, как приснился давно знакомый сон. И не поймёшь, сон это или давешняя явь: татары уводили в полон женщин и детей из их маленького городка. Слышны вопли, плач, конское ржание, щёлканье кнутов, окрик татарина и умоляющий женский голос:

— Данила, беги! Беги, сынок!

Он бежал. Понимал, что надо быстро, очень быстро, но во сне ноги не слушались и двигались безумно медленно. Пытался бежать и не мог... А ещё из тёмного сна выплывало лицо басурмана, волочившего за волосы его мать. Чтобы отвлечь проклятого от мальчика, она билась и пинала обидчика ногами. В ответ татарин стегал женщину кнутом, на её теле оставались страшные кровавые полосы. Зато Данилу басурман не заметил, мальчику удалось спрятаться. Данила навсегда запомнил шрам через левые глаз и щёку и смог бы узнать эту рожу среди тысяч других даже сейчас, после полутора десятков прошедших лет. Татары тогда истребили или увели в полон всех жителей городка, никто не вернулся. Был городок, и не стало его.

Потому, когда Данила узнал, что государь Иван Васильевич идёт воевать Казань, напросился в войско. Острый глаз и толковая голова быстро помогли стать хорошим пушкарём. Данила мечтал отомстить за жизни своих родных, за своё сиротство, за поруганную честь своего рода. Таких, как он, в войске Ивана Васильевича много, редко кого татарские набеги не задели за живое, всё порубежье страдает. Всем казалось: вот побьют татар, возьмут Казань, и кончатся их беды. Кабы не ежегодные набег и да проклятый полон, как жить хорошо можно! Даже неурожаи мало путали, всё осилить можно, если знать, что нет угрозы со стороны разорителей.

Постепенно сон всё же сморил пушкаря. Но на сей раз снился ему не набег, а совсем уж детство. Мать, почему-то простоволосая, юная, бежала навстречу отцу по ромашковому косогору. Следом за ней сестра Уля, тоже босая и весёлая. Все смеялись, кричали что-то... И он сорвался гуда, к ним, но добежать никак не мог, видел родных, а они его нет.

Сон Данилы грубо прервали голоса дозорных, будивших войско. Занимался рассвет, пора было подниматься, чтобы готовиться к бою с давешним врагом-обидчиком. Для кого-то этот день станет последним, каждый надеялся, что не для него, что минет его сия чаша. Семён окликнул приятеля:

— Слышь, Данила, говорят, город-то богатый...

— Ну?..

— Так все грабить побегут, а мы что же, с пушками внизу стоять останемся?

Данила с недоумением смотрел на Семёна:

— Ты сначала её возьми, Казань-то, потом грабить станешь.

Но Семён остался при своём:

— Не, как только на штурм пойдут, так я тоже побегу, мне своё взять надо... Я Параше колечко обещал, должен раздобыть.

— Дурак ты, Семён! — выругался пушкарь. — Нашёл о чём думать!

Тот огрызнулся:

— Сам больно умный!

На том и разошлись, размышляя каждый о своём. Позже разговаривать было уже некогда.

Наступило утро, небо было чистое, ясное, никакого дождя, который изводил все дни по воле казанских ведьмаков. Сумели русские справиться с их поганой колдовской силой крестными ходами да молебнами, осилили проклятых колдунов.

Иван размашисто перекрестился и кивнул:

— С Богом!

К центру поля побежали воины устанавливать его знамя. Развернувшееся на ветру полотнище заставило возликовать всех русских: на нём был изображён Нерукотворный образ Спаса, а на конце древка крест, который был с Дмитрием Донским на поле Куликовом.

На стенах стояли наготове казанцы, внизу русские. Ни те, ни другие не стреляли. Над полем повисла зловещая, тяжёлая тишина. Князь Воротынский уведомил царя, что все 48 бочек пороху в подкопах заложены, нужно срочно взрывать, не то казанцы поймут, в чём дело. Но Иван ушёл к заутрене в походную церковь и стоял там на коленях перед образами. Остальным командовали уже его воеводы.

Земля вдруг содрогнулась, башня и часть стены как-то странно разломились и принялись разлетаться в разные стороны. Брёвна, камни, людские тела, обломки, поднятые взрывом ввысь, падали на землю. Дым и гарь закрыли солнце. Не успели люди понять, что произошло, как округу потряс второй, ещё более сильный взрыв! Части стены казанской крепости попросту не стало.

Уже никого не надо было принуждать к штурму и даже командовать, множество воинов бросилось в город, а царь всё молился. Когда Иван наконец подъехал к городским стенам, штурм давно начался. Беда оказалась только в том, что слишком многие принялись вместо Литвы с защитниками города его грабить. Зато опомнились сами казанцы и начали теснить русские войска. Страх обуял грабителей, часть из них бросилась бежать. Царь, увидев бегущие толпы своих воинов, бросил им на помощь половину своего полка и сам, взяв святую хоругвь, встал в Царских воротах. Его распоряжение безжалостно убивать и русских грабителей заставило многих усомниться.

Бой на улицах шёл очень тяжёлый. Спасая свои шкуры, казанцы решили выдать русскому царю своего тогдашнего царя Едигея. Другие спасались сами, бросаясь с разрушенных стен прямо в воду. Так сумели удрать через мелкую Казанку более шести тысяч человек, им было уже не до защиты города, не до оставшихся в нём жён и детей, самим спастись бы... Два неразлучных брата Курбских князья Андрей и Роман, заметившие такое бегство, показали чудеса храбрости. Жизнь Андрею Курбскому спасла прочная броня, а вот Романа полученные раны за год потом свели в могилу.

Когда рвануло во второй раз, Данила едва не оглох. Какое-то время в ушах страшно гудело, потом наступила полная тишина, он долго мотал головой, прежде чем туки вернулись. Картина была невиданная, когда земля дрогнула и от стен вверх полетели огромные камни, брёвна, части людских тел... В образовавшийся проем рванули сотни русских воинов, подбадривая себя криками. Семён в числе первых, как и обещал.

Даниле было не до того, он ещё долго возился возле своей пушки, стрелял, пока не стало ясно, что в городе уже слишком много русских, чтобы палить без оглядки. Тогда вперёд бросились и пушкари. Пролом в стене получился огромным, взрывы разнесли большую часть башни Муралеевых ворот, но проходы оказались завалены обломками, трупами и татар, и русских. Даже после таких разрушений казанцы отчаянно сопротивлялись.