Он приступил к допросу, и очень скоро выяснилось, что да, они таки не ошиблись. Господин Штильмахер знал, конечно, не все, но очень и очень многое. Диктофон мигал индикатором и записывал, а Евгений задавал все новые вопросы, стремясь получить сведения по максимуму, поскольку в их распоряжении было всего около получаса. Потом начиналась следующая функция средства, и ее тоже нужно было использовать по полной программе.

Когда пленник стал заикаться, мычать невразумительно и понемногу закатывать глаза, Миронов понял, что допрос пора заканчивать. Из той же бутылки, из которой он смачивал ватку для протирки перед уколом, был налит почти полный стакан и насильно вставлен в руки Штильмахера с приказом немедленно выпить. Немец (или вернее сказать – баварец?), давясь и обливаясь, стакан все же выхлебал. Для его нетренированного организма этого оказалось вполне достаточно. Он тут же стал заваливаться на бок с намерением уснуть, но был опять посажен вертикально и получил дозу внушения о том, где он был и что делал все это время. Такие неконкретные установки: устал, захотелось выпить, встретил друзей, зашли в кнайпе и слегка посидели. Какая кнайпе, какие друзья – указано не было. Если память совсем раздухарится – сама придумает. А нет – и так сойдет, спишется на алкогольную амнезию. Главное – он ничего не будет помнить от момента, когда подъехал к дому и до того, как очнулся опять же перед домом, сидя в своей машине.

Все время, пока Евгений работал, остальные скучали и наблюдали окрестности. Но все же прислушивались к диалогу, происходившему под толстой сосной. Диктофон диктофоном, а сведения, полученные вот так, вживую, тоже ценны.

Наконец, после окончания сеанса господин Штильмахер заснул, его оттащили в его же автомобиль на заднее сидение и стали держать совет.

– Все слышали? – спросил Миронов.

Соратники кивнули одновременно.

– Значит, понимаете, что действовать нам надо быстро и решительно. Завтрашний день – на разведку и ночью – вперед!

– Командир, – подал голос Оруджев. – А этот пряник, когда придет в себя, не побежит начальству докладывать о том, что с ним случилось? Поднимется великий шухер, к Центру тогда и на танке не подберешься.

– Москвич утверждал, что память отшибает напрочь, помнит человек только то, что ему внушили. Может случиться, конечно, и осечка, но не думаю, что Москве нас подставлять выгодно. Скорее всего так и будет. Проспится, а на утро ничего конкретного вспомнить не сможет, будет только удивляться, с чего это вдруг так нажрался. Лакуна в памяти образуется. Может, когда-нибудь что-то и всплывет, вспомнится, но это когда еще будет…

– Чего, чего образуется? – не понял Монастырев.

– Ну, дырка такая, – пояснил Евгений.

– А-а, – сообразил Портос. – Тут помню, тут не помню…

– Вот именно! Теперь давайте по делу…

Господин Штильмахер продолжал спокойно дрыхнуть на заднем сидении, а они, устроившись прямо на траве, прикидывали, какое снаряжение и оружие им потребуется для будущей ночной операции. Прикидки были предварительные, поскольку сначала надо было найти этот Центр, осмотреть его хотя бы издалека и определить пути подхода и отступления, а также возможность непредвиденных вариантов и свои действия на этот случай.

Как и предполагалось, мозг организации находился совсем не в здании фирмы «Ганс Вартер и Ко». Так называемый Центр располагался за городом, в сторону Альп, в лесу. Причем, по рассказу Штильмахера, на поверхности было совсем небольшое здание, а все основное скрывалось внизу. Этакий подземный айсберг. Или бункер. Черт его знает, может, под Центр и переоборудовали один из бункеров Гитлера, не разрушенный после войны. Евгений старшего менеджера об этом спросил, но тот подробностей возведения тайного убежища не знал, пришел в фирму позднее ее создания. То есть не был в числе отцов-основателей. Ну правильно, работал бы он сейчас каким-то (хотя и старшим) менеджером!

Но, как бы то ни было, пленный сообщил, что даже это поверхностное здание обнесено колючей проволокой (под током?) и снабжено всеми возможными средствами наблюдения и предупреждения. Официально оно считается какой-то государственной секретной лабораторией, однако доступа туда тем же государственным чиновникам нет. Нефига им там делать. Из чего следовало, что организация крепенько взяла власти за горло и власти эти даже не помышляют о том, чтобы организацию прикрыть. Такой вот «звериный оскал капитализма»… Хотя, если подумать, то капитализм здесь ни при чем. Есть масса примеров такого симбиоза преступности и власти в других, не менее известных государствах…

Портос, было, предложил немедленно и съездить на место, чтобы сделать хотя бы первые прикидки, но уже темнело, и никому не хотелось шастать по ночным баварским лесам. Вервольфы тут, конечно, не водятся, но можно ведь и банально заблудиться. Поэтому решили сначала закончить операцию со Штильмахером, а потом отправиться по домам и как следует отдохнуть, поскольку будущей ночью, судя по всему, им спать не придется.

Так и сделали. Довезли все еще спящего баварца (или все же немца?) до его виллы, перетащили тело на переднее сидение, похлопали по щекам, чтобы хоть немного пришел в себя и, не зажигая фар, уехали. Дальнейшее известно. И это все об этом человеке.

Дома Евгений опять увернулся от гостеприимства Агнеты (которое становилось совсем навязчивым и грозило в будущем осложнениями), позвонил Наташке, горячо заверил ее, что еще день, максимум два – и они увидятся, и с чистой совестью завалился спать. Виктору Ильичу он звонить и не подумал. Еще чего! Пусть сидит да терпеливо ждет результатов.

Утром Агнета даже не попыталась предложить постояльцу завтрак. Да и на заехавшего, чтобы подобрать командира, Портоса смотрела со странным выражением. «Как бы мне Толику будущую семейную жизнь не поломать», – озаботился Миронов. Об этом следовало подумать. Но потом, потом.

Позавтракали они, захватив по дороге Оруджева, в небольшом кафе. Ничего особенного: яичница с беконом, тосты, по чашке кофе. Европейский такой завтрак. Только сок апельсиновый пить не стали, решив, что это будет как-то по-американски…

Искать Центр пришлось около двух часов. То есть довольно долго, несмотря на конкретные данные, полученные от господина Штильмахера. Сам ли он редко бывал здесь, или память у него была такая дырявая? Теперь уже и не поймешь.

Но все же нашли. Шлагбаума на повороте с лесной дороги не имелось, может быть, для соблюдения секретности. Однако это не значило, что постов, а также камер наблюдения впереди не будет. Поэтому, оставив фургон в тени на обочине, троица, изображая обычных туристов, отправилась дальше пешком. Громко не орали, не аукали, просто разговаривали обычным голосом. Но по сторонам очень зорко поглядывали.

И небезуспешно. Замаскированные камеры имелись. Причем хорошо замаскированные. Но от опытных глаз эти электронные штучки укрыться все равно не могли. Вот что это там, в дупле слегка поблескивает? Белкин глаз? Да ничего подобного, не будет белка так долго и неподвижно сидеть, наблюдая за прохожими. Это сейчас мордатый дядька где-то в отдалении отсюда, сидя на мягком стуле, разглядывает на экране монитора трех человек, неторопливо идущих по дорожке и гадает: враги это, нарушители режима секретности или так, бездельники по лесу шляются, природой наслаждаются. И не беда, если эти бездельники доберутся даже до забора из колючей проволоки. Там есть предупреждающие и запрещающие надписи о том, что «Штренг ферботен!» и «Штаатсайгентум!». То есть «Строго воспрещено!» и «Государственная собственность!» Любой законопослушный немец тут же повернет назад и, не чинясь, отправится восвояси.