— Значит, так, ребята. Действуем аккуратно, не шумим, ногами не шаркаем, на пол ничего не бросаем и не роняем.

— Почему? — заинтересовался Кацнельсон.

— Потому что приказано, — буркнул Синицын.

— Правильно. Именно потому что приказано, — подтвердила Леся догадку бойца. — А еще, поскольку здесь хранятся спецбоеприпасы, это и по инструкции положено. Так что… сами понимаете.

— Понимаем, чего уж тут не понять. Раз положено ногами не шаркать, значит, не будем шаркать, — ответил за всех Винарский, с интересом разглядывая ящики на стеллажах, выискивая знакомые ему маркировки. — Которые брать будем, товарищ… э-э… Леся?

— Сначала вот эти пять, — девушка показала на стеллаж справа.

— Берем, — скомандовал сержант, и спустя тридцать секунд пять деревянных ящиков были погружены на тележку.

— Теперь эти четыре, — продолжила Леся, когда бойцы закончили переноску.

— Это всё? — еще через полминуты спросил танкист, утирая выступивший на лбу пот.

— Да-а… пожалуй… всё. Хотя нет, еще вот это возьмите.

Сержант осторожно снял с полки прямоугольный зеленый футляр удлиненной формы.

— Что это?

— Опытный образец выстрела для РПГ-7. В разобранном виде, — пояснила девушка. — Тут недалеко "базальтовский" полигон был. Ну и… похомячили мы там немножко.

— Понятно, — усмехнулся сержант, передавая выстрел Синицыну. — Может, еще чего прихватим? На всякий случай?

— Нет. Теперь уже точно всё. Выходим, Женя. Выходим.

* * *

Вновь щелкнул электрический выключатель. Свет погас. Захлопнулась дверь хранилища. Лязгнули запоры.

— А что там? — поинтересовался Марик, глянув на тележку.

Леся откинула крышку одного из ящиков.

— О! Катушечки! — восхитился сержант.

— Точно, — подтвердила девушка. — Подкалиберные УБР-243ПМ. Модернизированные. С ними после войны еще долго возились, баллистические характеристики улучшали. Так что сейчас у этих снарядиков эффективная дальность почти восемьсот метров — броню в пять сэмэ на раз протыкают.

— А они что, за, м-м, семьдесят лет совсем не испортились? — усомнился Винарский.

— Ну, именно эти не такие уж и старые. Лет тридцать всего, да и хранились неплохо.

— Тогда ладно. Их у нас двадцать штук, как я понял?

— Да. Больше, увы, нет. Зато есть другие, не хуже.

Леся открыла следующий ящик, из второй партии. Внутри обнаружились три тонких цилиндра со странно вытянутыми стреловидными наконечниками, которые красноармейцы тут же принялись осматривать и ощупывать.

— Хм, и что это за зверь такой? — спросил через минуту сержант, оторвавшись, наконец, от снарядов.

— Это тоже подкалиберные, — довольно сощурилась лейтенант Клёнова. — Только сердечники у них попрочнее. Из обедненного урана. Увеличенный пороховой заряд, начальная скорость почти тысяча четыреста. На километре броню в сто пятьдесят как бумагу рвут, плюс пирофорсный эффект, что тоже, хм, не подарок. Их, кстати, в восьмидесятых под малокалиберную артиллерию готовили, причем с нарезными стволами, чтоб без оперения. И испытывали как раз на таких, как у вас, сорокапятках. Вот только…

Тут девушка слегка замялась.

— Что? Проблемы были? — понимающе усмехнулся танкист.

— Ну да, были. Судя по отчетам, после десяти-пятнадцати выстрелов ствол серьезно перегревался.

— Понятно.

Сержант ненадолго задумался.

— Что ж, будем считать их оружием последнего шанса, — подытожил он через пару секунд.

Леся кивнула.

— Да. Наверное, так будет правильнее всего.

— Да уж, действительно… правильнее всего, — почесал затылок Винарский и, твердо решив запихнуть эти "суперснаряды" в правую укладу, как говорится, от греха подальше, повернулся к бойцам.

— Ну, чего стоим, рты разинули? К машине давайте. Боезапас пополнять будем в свете, так сказать, новых реалий.

Марик с Гришей ухмыльнулись и, ухватившись за тележку с обеих сторон, споро покатили ее к танку. Стандартным тянитолкаем — впереди Кацнельсон, позади Синицын. Сержант двинулся было за ними, собираясь, по всей видимости, стать вторым "толкателем", однако его неожиданно остановила Леся.

— Погоди, Жень. У меня тут для вас еще кое-что есть.

— Еще что-нибудь убивально-стрелятельное? — улыбнулся танкист.

— Нет, другое, — улыбнулась ему в ответ девушка.

* * *

Небольшой закуток, в котором они очутились через полминуты, чистотой не блистал. Впрочем, он был вовсе не грязным — просто весьма и весьма захламленным. Даже на первый взгляд. Заваленные бумагой и коробками стеллажи, какие-то выстроившиеся вдоль стен то ли баки, то ли бочки, вешалка с отломленными рожками, пара потертых стульев, ободранный табурет, монументальный, занимающий почти полкомнаты стол и непонятные приборы на нем — в общем, классический "бардак на флоте". "Порядок в танковых войсках" наблюдался только возле окна, где на полке хранилось нечто напоминающее набор химических реактивов, и чуть дальше, в районе вытяжного шкафа и умывальника.

— Н-да, беспорядочек, — поморщилась Леся, окинув взглядом помещение, а затем обернулась к сержанту и с виноватым видом пояснила. — Извини, Жень, всё времени нет прибраться. То одно, то другое.

Винарский в ответ лишь философски пожал плечами:

— Бывает.

— Ладно. Всё фигня. Сейчас… сейчас… где оно там лежало? Ага, вот.

Девушка выкатила из-под стола тумбочку и выудила из нижнего ящика какой-то похожий на сплюснутый бинокль аппарат, опутанный кожаной "сбруей".

— Переносной тепловизор, — гордо сообщила она недоумевающему танкисту. — Сама из "циклоновских" матриц собирала. Крепится на голову.

— А-а… зачем?

— Что зачем? Зачем на голову крепится?

— Ну да. И вообще.

— Хм. Если вообще, то нам он необходим для ведения боевых действий в условиях пониженной освещенности. А на голову — чтобы руки были свободными. Понятно?

— Понятно, не дурак, — почесал в затылке сержант.

— Ну а раз не дурак, давай примеряй обновку, — подмигнула Леся танкисту, протягивая ему хитрый "бинокль".

Взяв прибор, Евгений попытался пристроить его себе на голову. Однако, увы, первая попытка успехом не увенчалась — защелки не защелкивались, зажимы не зажимались, ремешки постоянно путались и соскальзывали. Вторая попытка оказалась более удачной, но не намного — лейтенант Клёнова лишь ехидно прищурилась, глядя на скособоченную физиономию сержанта, одной рукой поддерживающего "окуляры", а другой разминающего ухо, случайно защемленное одним из замков-зажимов.