– Зачем вы уехали, если вам все это так нравится? – спросил Томас.

– Это один из великих парадоксов путешественника, – ответил Роуленд. – Если уезжаешь, то жалеешь, что не остался; если остаешься, жалеешь, что не уехал.

Томас в этом не сомневался. Во время долгих морских путешествий они очень подружились. Роуленд постоянно работал над своими записными книжками, но часто просил Томаса рассказать о его исследованиях малоизвестных источников XVI–XVII веков. И он был идеальным любознательным слушателем.

Теперь Роуленд начал все больше и больше рассказывать о своей жизни до того, как поселился на Ману. Томас подозревал, что он репетирует, что собирается рассказать Рейчел.

Раз или два он с суровым видом намекал на нечто поистине ужасное, что ему довелось испытать.

Томас пытался заставить его рассказать и об этом, но Роуленд, казалось, искренне страдал. Он сказал – не сейчас; он боялся, что если начнет об этом говорить, это заставит его пережить все снова.

– Быть может, немного позже, – сказал он.

Во всем остальном ему, похоже, нравилось рассказывать Томасу о «молодых годах», как он их называл. Часто вид из окна напоминал ему о каком-нибудь случае. Например, однажды утром, когда поезд проезжал горный перевал в Скалистых горах и с обеих сторон нависали гранитные стены, он взглянул на Томаса своими молочно-голубыми глазами так, будто вспомнил сон.

– Эти горы, – сказал он, – прямо как подступы к хребту Хайя-Машина. Простираются на шестьсот миль южнее Великой Тибетской равнины. Когда я в последний раз уезжал из Канады, мне удалось получить койку на грузовом судне в Калькутту. Я не знал точно, куда поеду оттуда. Кроме меня, единственными пассажирами на корабле были альпинисты, которые направлялись на хребет Хайя-Машина. Они сказали, что будут рады, если я к ним присоединюсь. Я не был альпинистом, но, как многие антропологи того времени, очень интересовался сравнительным изучением религий. Я знал, что никто из посторонних не был в великом монастыре Масалкеце, который известен своими тайными эзотерическими практиками. Он как раз и находится на хребте Машина, в одном из самых недружелюбных мест мира.

Томас, как это часто происходило во время их путешествия на поезде, сидел в углу купе и слушал. Иногда посматривал на гранитные высоты и задавался вопросом: почему Роуленда, казалось, всегда привлекают места, которые большинство людей предпочитают избегать?

Роуленд шел вместе с экспедицией, пока они не добрались до монастыря, похожего на огромную темную крепость на снежном плато. Он пожелал удачи своим друзьям-альпинистам, а сам пошел к монастырским воротам.

Привратник, который говорил на ломаном английском, был не слишком приветлив, но согласился поговорить с настоятелем. Вернувшись к воротам, он сказал Роуленду, что монахи как раз собираются начать весенний пост, который продлится один лунный месяц. Если Роуленд присоединится к посту и успешно выдержит его, настоятель будет считать это знаком, что ему должно быть позволено остаться на какое-то время и понаблюдать за уникальными монашескими практиками.

Роуленд согласился попробовать. По своей работе он оказывался во многих тяжелых ситуациях, и надеялся, что сможет справиться и с этим. Ему отвели каменную келью с одним одеялом и без отопления, при температуре ниже нуля. Разрешалась единственная еда – козье молоко, один раз в день.

Он перенес первую ночь с трудом, потому что было очень холодно. Второй день был еще тяжелее. Его щеки промерзли так, что слюна во рту превращалась в лед. Все волоски в носу стали маленькими сталактитами. Глаза казались похожими на кубики льда – они щелкали, если он моргал. На третий день, после того, как он выпил козьего молока, его сильно стошнило, а ночью поднялась температура. То ли от лихорадки, то ли от холода у него так сильно стучали зубы, что три просто раскололись.

Настоятель, маленький иссохший человеке блестящими глазами, навестил его в келье. С помощью привратника он поздравил Роуленда с тем, что ему удалось так быстро достичь предсмертного состояния – это редкая привилегия и, несомненно, та самая стадия, которая необходима для того, чтобы погрузиться в состояние глубокой медитации.

По крайней мере, так его понял Роуленд который к этому времени был сыт по горло монашеским опытом. Ему удалось объяснить настоятелю, что он, в сущности, не мечтал об этом завидном предсмертном состоянии. Ему бы хотелось иметь полный желудок и тепло огня, большое спасибо.

Тогда ему принесли хлеба и жареной баранины; в келье поставили жаровню с раскаленными докрасна углями. Из-за сломанных зубов еда превратилась для него в тяжкий труд. Но через два дня он уже выздоровел настолько, что его смогли отвести в ближайшую деревню. Он чувствовал себе несколько неловко и хотел передать настоятелю свои извинения за то, что оказался таким несерьезным и слабовольным. Однако, если верить словам привратника, настоятель сказал монахам, что Роуленд на самом деле – божественный посланник.

– Этот чужеземец, – сказал он, – был послан научить нас, что просветленность возможна не в каждой реинкарнации. Учитесь у него.

В поезде, идущем на восток, Роуленд улыбнулся Томасу.

– По крайней мере, это могли быть слова настоятеля, – сказал он. – Английский у привратника был не очень хорош. Боюсь, так часто случается в антропологии: то, что мы воспринимаем как жемчужины традиционной мудрости, оказывается просто результатом неточного перевода. В монастыре я получил один важный урок – на самом деле я, конечно, уже должен был это знать: очень легко идеализировать чужую культуру на расстоянии. Но все выглядит иначе, как только оказываешься внутри.

Поезд прогрохотал по длинному тоннелю, и лампочки в купе замигали. Когда тоннель кончился, Роуленд поднял верхнюю губу и показал Томасу три черных зуба.

– Видите? – сказал он. – Это мои постоянные сувениры – в память о времени, проведенном в монастыре. Через много лет врач-абиссинец сделал мне эти зубы из черной слоновой кости, чтобы заменить разбитые. Но это уже другая история.

Через двенадцать часов, когда поезд спускался к подножью Скалистых гор, рельеф напомнил Роуленду об еще одном событии молодости.

– Пейзаж был как раз такой, – сказал он Томасу. – Летний дворец махараджи Бахстана стоит в предгорьях. Я работал там очень недолго – в библиотеке. Предыдущий библиотекарь внезапно умер. Хотите, расскажу? Это, с позволения сказать, представляет некоторый интерес.

– Прошу вас, – сказал Томас.

Сама библиотека была просто роскошна и славилась своей коллекцией древних манускриптов. Как довольно часто случается в старых библиотеках, некоторые перга-менты, имевшие отношение к оккультизму, были обработаны кислотой, которая может повредить незащищенные глаза и кожу. Поэтому Роуленду приходилось всегда надевать очки и перчатки, когда он брал их в руки.

Он также выступал хранителем маленького музея, в котором предки махараджи собрали разные диковины: чучело трехголовой кобры, руку горного туземца с семью пальцами (два больших пальца были наложены друг на друга), и так далее.