— Мы опоздаем, — пробормотала она. — Отец будет недоволен.

Вот он, ответ: Элизабет боялась отца. Марсали, признаться честно, тоже побаивалась его, но уж об этом он никогда не узнает. Опоздают они на обед или нет — ее не слишком волновало, но Элизабет подводить не хотелось.

Решив, что выглядит вполне прилично, она встала и помогла подняться Элизабет. Даже внезапная тревога не могла стереть с лица девушки следов недавней радости.

— Знаешь, ты очень хорошенькая, — сказала ей Марсали.

Элизабет смутилась и покраснела, став при этом еще милее.

— Спасибо, — вежливо, но с некоторым сомнением ответила она и вдруг просияла. — Марсали, я так рада, что ты здесь!

Марсали улыбнулась ей, чтобы хоть немного ободрить.

Сама она полностью готова к появлению во вражеском стане. Она из клана Ганнов, и никакой Сазерленд не сможет запугать ее.

Она выпрямилась и вызывающе улыбнулась.

— Я готова. Идем, не бойся. Поглядим на льва в его собственном логове.

* * *

Грегор Сазерленд сидел во главе стола в главном зале, когда наконец к нему подошла эта девчонка Ганн. Он невольно залюбовался ею: ничего не скажешь, умеет держаться. Ни за что не подумаешь, что боится. Спокойно, как ни в чем не бывало присела перед ним, встретила бесстрашно и прямо его взгляд, даже не моргнув. Глаза синие, холодные… Изящна, стройна, хороша собою. Именно такой, черт побери, он и хотел бы видеть свою невестку. Все у нее было, вот только имя…

Он указал ей на стул в дальнем конце стола, а не рядом с собою и ближайшими родственниками, как было заведено. Она бровью не повела, будто так и надо, села, заставив потесниться двух дюжих молодцов, словно не замечая, как они оробели от ее присутствия; улыбнулась сначала одному, потом второму и невозмутимо принялась за еду.

Грегор почувствовал, что его обошли, и решил ни в чем не уступать нахалке.

Обращаясь к Алексу, он нарочито громко заявил:

— Твой брат, должно быть, скоро вернется с нашими Коровами, которых эти Ганны — презренные воры, захватили в последнем набеге.

Элизабет замерла, щеки ее чуть порозовели; Алекс поперхнулся и закашлял. Девчонка Ганн, наоборот, побледнела как полотно и в упор взглянула на Грегора. Почему-то ему стало стыдно, а он к этому не был привычен.

Затихло звяканье кубков, смолкли веселые застольные разговоры. Все смотрели на леди Марсали.

Она медленно отставила стул и встала. Грегор подумал: такая тоненькая, хрупкая, а гордость — под стать королеве. Она напомнила ему Маргарет, и он еще больше рассвирепел.

— Мне сказали, что здесь я — гостья, — заговорила она дрожащим голосом, который окреп после первых слов. — Почетная гостья. Если не ошибаюсь, именно такие слова произнес ваш сын, приглашая меня разделить семейную трапезу. Теперь, когда я узнала цену гостеприимству Сазерлендов, думаю, мне лучше уйти к себе.

В мертвой тишине, нарушаемой лишь звуком ее шагов, она вышла из-за стола и покинула зал.

— Смела, ничего не скажешь, — вполголоса проворчал Грегор. — Жаль, что она из Ганнов.

Он мрачно уставился в свою тарелку. Сазерленды ничего не должны Ганнам — ничего, даже простой любезности. Они все предатели и обманщики. А эта девица хороша, ничего не скажешь. Вот и тетка ее была такой же: лицом красавица, а душа черная. И если Патрик, простофиля, этого не видит — на то он и отец, чтобы ткнуть его носом. Иначе сын, как и он сам, каждый раз, просыпаясь, будет мучиться той же безысходной болью.

* * *

Туман поредел, и серое небо стало приметно светлеть, возвещая скорый восход. Патрик вскочил в седло. Его пленники давно очнулись и, стоило ему отвернуться, попытались распутать связывавшие их веревки. У него оставалось совсем немного времени, чтобы оторваться от Ганнов, которые, разумеется, бросятся в погоню, но зато его люди точно успеют разогнать угнанных и возвращенных коров по горным пастбищам.

За спиной раздался крик: кто-то из пастухов изловчился и выплюнул кляп. Патрик пришпорил коня. Гэвин, по его расчетам, пустится ему вслед не позже чем через час. Вот только сдержит ли Джонни слово, передаст ли Гэвину послание? Передаст, в этом Патрик почти не сомневался. Но откликнется ли Гэвин на его зов?..

Как и у Марсали, у Гэвина было свое тайное место, о котором никто не знал. По случайному совпадению или нет, но Гэвин тоже выбрал водопад. В лучшие, прежние времена их дружбы Патрик часто размышлял о том, как много сходства между братом и сестрой. Оба любили укромные, закрытые со всех сторон теснины, где кажется, будто ты совсем в другом мире. Сам-то он предпочитал горные вершины или луговой простор.

Патрик помнил и озерцо под водопадом, где они с Гэвином плескались мальчишками. Вода была холодной как лед, но это ничуть не пугало их: холод был испытанием выносливости. С трех сторон озерцо окружали неприступные скалы, так что верхом сюда можно было добраться лишь одним-единственным путем. В расселинах скал было много укромных мест, где можно легко спрятаться. Если Гэвин приедет не один, Патрик узнает об этом прежде, чем они успеют появиться.

Разумеется, Гэвин тоже об этом знал.

Целый час Патрик безжалостно гнал вороного, затем замедлил ход, давая коню возможность отдохнуть. Туман совсем рассеялся, и первые лучи уже позолотили вершины гор. Как не хватало ему этой красоты все долгие годы скитаний. Как тосковал он по родным горам.

И по Гэвину.

Дорога круто пошла вверх, к скалам. Отсюда до владений Сазерлендов оставалось полдня пути верхом или день пешего хода. Но конь Патрика не умел карабкаться по горным тропам, а покидать его здесь, привязанного к дереву, не хотелось: он умер бы с голода, случись беда с хозяином. Патрик спешился и хлопнул жеребца по крупу.

— Беги домой, — велел он. — Ты свое дело сделал.

Того не пришлось долго упрашивать. В Бринэйре ждало теплое стойло и полные ясли овса.

Патрик взобрался повыше, притаился в расселине и принялся ждать.

* * *

Гэвин медленно подъехал к озерцу, чувствуя, как гнет предательства стальным ошейником сдавливает шею. Он не бывал здесь уже два года — с тех пор, как начались распри с Сазерлендами. Невдалеке проходила граница — ущелье между скал, разделяющее земли двух кланов. Но не страх, а воспоминания мешали Гэвину прийти к водопаду.

Лучшего друга, чем Патрик, у него никогда не было. Он любил Патрика, как брата, и мучительно тосковал по нему все годы, что тот провел в изгнании. Да и втайне завидовал: друг отправился навстречу захватывающим приключениям, тогда как он сам, единственный сын и наследник, был вынужден остаться дома. До него доходили слухи о ратных подвигах Патрика, о его отваге… Как мечтал он оказаться рядом с ним! Сколько раз, слушая трубадуров, поющих славу названому брату, мысленно ставил себя на его место и жаждал сам совершать подвиги.