Пальцы Эгина на пронзительном зимнем ветру совершенно окоченели и он спрятал четки в сарнод на поясе.

В этот момент его взгляд скользнул по спине солдата Внутренней Службы, притаившегося между двух туевых деревьев.

Вначале солдат довольно пристально следил за перемещениями вокруг озера странного стриженного чуть ли не наголо мужчины, одетого не по сезону – Эгина.

Но затем, утеряв к нему всякий интерес, занялся своими прямыми обязанностями – высматриванием охотников за пресной водой из озер. А теперь этот солдат… теперь он…

Эгин не сразу поверил своим глазам. Солдат Внутренней Службы взахлеб целовался с некоей молодой особой в пышной ярко-красной юбке и потрепанной жакетке из кроличьего меха, по виду – из торгового сословия.

«Нарушение средней тяжести через целование на посту. Девять суток дорогорасширяющих работ и пятьдесят шесть ударов плетью», – промелькнула в голове у Эгина строка из Штрафного Бюллетеня Внутренней Службы.

«Вот так. Солдаты Внутренней Службы, оказывается, меньшие трусы, чем офицеры Свода Равновесия. Не говоря уже о бывших офицерах.»

Эта крохотная сцена в полутьме пиннаринских публичных садов и склонила чашу весов в пользу визита к Овель.

3

Эгин неплохо знал нравы пиннаринских придворных, хотя никогда особенно ими не интересовался.

Так, ему было известно, что помимо собственных многочисленных поместий и вилл, все, кто вхож ко двору княгини Сайлы, имеют жилые помещения во дворце. Кто – флигель, кто – этаж, а кто и просто две-три комнаты. Гнорр и его супруга были первыми из «вхожих».

Гнорр Лагха был любовником и опорой стареющей княгини, Овель исс Тамай – ее племянницей. Разумеется, флигель, который занимал гнорр, был самым роскошным и располагался в наиболее живописной части дворца – на Буковой Горке.

Вероятность того, что Овель сейчас там, если она вообще в Пиннарине, была весьма высока. Есть такая традиция у варанской знати – сбиваться кучами зимой и рассредоточиваться по виллам летом. Поскольку на улице была, очевидно, зима, Эгином было решено начать со дворца.

Пробраться в резиденцию варанских князей, огороженную каменной стеной в два человеческих роста, никогда не было легкой задачей.

Под стенами расхаживали усиленные караулы с собаками, сад и дорожки освещались так, что даже ночью было светло, как днем.

Единственное, на что рассчитывал Эгин – так это на то, что землетрясение смогло нарушить кое-какие накатанные схемы и проделать в них лазейки для таких как он самоубийц.

Эгин не сомневался в том, что если его поймают, уйти живым ему не удастся ни при каких обстоятельствах.

Он по-прежнему не был вооружен – тот кинжал, что прихватил он из Дома Герольдмейстеров, оружием можно было назвать лишь очень условно.

Подземные толчки разрушили окружающую дворец стену в семнадцати местах. К счастью для Эгина, основные силы караульных сосредоточились именно в точках провала стен, как в местах наиболее вероятных попыток проникновения злоумышленников.

Поэтому Эгин не стал искать легких путей. «Легкие пути на деле – самые трудные», – говаривал когда-то его начальник Норо окс Шин. Будучи человеком черной души, он, однако, смотрел в корень.

Эгину пришлось потратить на поиск благоприятного для проникновения места почти весь вечер.

Наконец он был вознагражден – место было найдено в районе полей для игры в мячи.

Раз в тридцать ударов колокола мимо приглянувшегося Эгину места проходил наряд из трех человек с огромным волкодавом, в котором трудно было не узнать питомца Опоры Безгласых Тварей.

И если караульных бояться было, в общем-то нечего – обычные гвардейцы, то к собаке следовало отнестись со всей бдительностью – эта могла запросто испортить весь план.

Каменные фонари, освещавшие дорожки, ведущие к Буковой Горке, к теплицам, к прудам, были разрушены землетрясением и их, в отличие от тех, что стояли возле самого Дворца еще не успели починить.

Эгин рассчитал, что после того, как он перемахнет через стену, у него будет ровно шесть ударов колокола на то, чтобы добраться до декоративных зарослей тернаунского можжевельника.

У этих зарослей был один, но неоспоримый недостаток – человека, который спрятался в них, не чуяли собаки, или как называли таких в Своде – животные-девять.

«Небось, офицеры Опоры Безгласых Тварей тысячу раз упрашивали Сайлу вырубить весь можжевельник на территории дворца. А Сайла, небось, отвечала им одно и то же: „Эти кусты помнят самого Занга окс Саггора, неужели мне нужно вырубить их из-за каких-то собак!“. А всякое слово, равно как и всякая придурь, Княгини – закон еще более неоспоримый, чем Уложения Свода.

Следующим пунктом на пути его движения к флигелю на Буковой горке было поле для игры в мячи.

По нему Эгину предстояло проползти по-пластунски.

Причем, проползти с той скоростью, какая не снилась молодым офицерам во время испытаний на силу и ловкость перед Первым Посвящением. Поскольку, если он задержится хотя бы на один удар колокола – песики обнаружат его играючи.

По ту сторону поля расположены теплицы. Это – следующее место отдыха перед решительным броском к флигелю гнорра, к которому ведет извилистая и тоже совсем темная тропинка.

Эгин поднял глаза в небо.

Над самым горизонтом появился узкий серп молодой луны.

Это означало, что следует поторапливаться.

4

Песочные часы измеряют время точно – с точностью до песчинки.

Еще точнее это делают водные часы, собранные мастерами из Ита и преподнесенные династии Саггоров двести лет назад – те самые, что стоят в Часовой башне и отмеряют удары пиннаринских колоколов.

Но сознание Эгина измеряло время гораздо точнее Часовой башни. Вдобавок, в его распоряжении было Раздавленное Время.

Эгин благополучно преодолел стену. Единственной его потерей была железная застежка камзола.

Точно отмерив время, когда расстояние до караула с собаками будет максимальным, Эгин спрыгнул со стены, и с невероятной для человека, не владеющего магией Раздавленного Времени скоростью, ринулся к можжевельниковым зарослям.

Собака, кажется, не заметила пока ничего определенного. Отмерив положенный отрезок времени, Эгин бросился на живот и пополз через поле.

Снега в Пиннарине этой зимой еще не было, что вызывало немало пересудов со стороны сведущих в синоптике горожан.

Снега не было, зато замерзшая грязь и взявшиеся ледяной корочкой лужицы обещали не оставить на одежде Эгина живого места.

Но, наконец, и ухабистое поле для игры в мячи оказалось позади. А купол теплицы возвышался уже совсем рядом.

Эгин сжал в кулак все свои силы и, набрав в легкие побольше воздуха, ринулся к цели.