— Беженцы! — моментально отозвалась Ева, прикрываясь от направленного в лицо луча. — Не стреляйте! Мы с Гагаринской сбежали, там чёрт-те что творится!

Я обратил внимание, как Вакса выпятил нижнюю губу и оценивающе хмыкнул. Да уж, складно врет девчонка, ничего не попишешь — я бы, пожалуй, и сам на месте охранников поверил. Интонация, построение фразы, уместный жест — все на уровне.

Но… неужто ее здесь не знают в лицо?

Троица приблизилась, продолжая держать нас на мушке и слепить. Толком никого из них против света разглядеть было невозможно, но я уже определил, что за главного вовсе не тот, что держит фонарь, а правый — коренастый, с прихрамывающей походкой.

— А что именно творится на Гагаринской? — подозрительно оглядев нас с головы до ног, спросил коренастый.

— Горожане напали, — с ноткой пережитого страха в голосе ответила Ева. — Стрельба была, пожар, а потом наемники ополченцев перебили и оккупировали станцию.

Коренастый покивал, отвел в сторону руку соседа с надоевшим фонарем, но дробовик не опустил.

— Мутная ты бабёнка, — нахмурился он. — Поёшь ладно, корчишь беженку, а у самой пара «беретт». Дорогие пушки, импортные. Поди такие еще отыщи.

— Трофейные, — парировала Ева, пожав плечами. И легкомысленно предложила: — Хочешь, одну продам?

Командир усмехнулся:

— Не, подруга. На фиг мне нестандарт, к которому боеприпасы хрен найдешь? Разве что в придачу подгонишь ящик «парабеллума»?

— Есть два магазина и коробка…

— Лады, оставь игрушки себе и зубы не заговаривай. Чем платить будете за проход? Время неспокойное, тариф двойной.

— Водкой. И девятимиллиметровыми. — Ева повернулась ко мне: — Чего вылупился, дорогой? Гони валюту.

Вакса гыгыкнул, а я на некоторое время потерял дар речи. И вовсе не от хамства по отношению к себе, а напротив — от восхищения. Так ловко отыграть ситуацию мне и в голову не пришло. Надо же… Бегущая с захваченной погаными горожанами станции семейка: жена-лидер, вяло бунтующий подкаблучник муженек да неказистое чадо-переросток. Гениально.

Коренастый мерзко ощерился и перевел взгляд мелких глазок на меня. Его дружки тоже обнажили желтые зубы в кривых улыбках.

— Вижу, ты тут на вторых ролях, парень, — подначил коренастый.

— Бой-баба, — кивнул я, принимая правила игры. — Хотел в плен горожанам сдаться — так не дала, шельма.

— Поговори мне, — отрезала Ева. — Доставай бухло свое и патроны.

Я сунул руку в сумку и выудил последнюю бутылочку «Таежной». Довесил десятком патронов из кармана. Ссыпал ей в ладонь.

— Крохоборка.

— Жмот.

Патрульные уже откровенно потешались над нами, подталкивая друг друга локтями и фыркая. Ну еще бы, нечасто увидишь в подземке бродячий цирк. Я исподлобья поглядел на мужиков. Эх, недолго вам осталось смеяться: не соображаете, дуралеи, что как только отряды Натрикса с Гагаринской разделаются, они к вам придут.

— Лады, — решил коренастый, переставая ржать. — Гоните валюту и дуйте, пока я добрый. А тебе, мужик, советую: бабу такую береги. Счастливый ты. Правда, сынок у вас какой-то чересчур смирный… Инвалид, что ль?

— Сам ты инвалид! — вскинулся Вакса. — У меня говно в жопе щас закипит и в хрюсло те как брызнет…

Я схватил пацана за шиворот и поволок его прочь, пока дело не кончилось дракой. Шумиха нам ни к чему. Хорошо, что коренастый увлекся пересчетом патронов и не обратил внимания на реплику Ваксы. Пронесло.

Ева нагнала уже возле поворота к станции. Какое-то время мы шли молча. Заговорить я решился, когда патрульные исчезли из виду.

— Тебя что же, никто здесь в лицо не знает?

— Безымянка большая, — уклончиво ответила Ева. — Всех не упомнить.

— Да, но ведь ты… — Я запнулся, подбирая слова. — Тебя же наверняка часто видели с… ним.

— Мы с Эрипио не появлялись на людях вместе, — припечатала она. — Доверься мне… дорогой.

Вакса гортанно заухал, и я не утерпел: отвесил ему легкий подзатыльник. Пацан мгновенно ощетинился, открыл было рот, чтобы выразить негодование, но я его опередил:

— Не смейся над батькой, сынку, не то ремня огребешь.

Остаток пути до станции мы преодолели одним духом, подкалывая друг друга и поминая тупость охранников с заставы. Пустующий блокпост остался позади, и мы в приподнятом настроении вошли на Спортивную.

Пути здесь были захламлены оборудованием и стройматериалами. В свете пары больших костров виднелась наглухо заблокированная переборка. Привычного места для вахтера «лестнички» я не заметил, зато прямо возле задраенного выхода возвышался обелиск, сделанный из авиационного дюраля и украшенный клепаными лонжеронами. В специальном седле возле рукотворного памятника восседала костлявая женщина, укутанная в знакомое синее полотнище с изображением «Союза». Кроме этой «туники», на ней ничего не было. По обе стороны обелиска стояли детишки с остекленевшим взором и преданно слушали невнятное бормотание худющей миссионерки. Все-таки культ Космоса на Безымянке был распространен гораздо шире, чем в Городе. И адепты местные выглядели внушительно. Вот куда МС Арсению надо рэп идти читать.

Мы взобрались на платформу и прошли ближе к центру станции. Здесь, между колоннами, собралось много Диких, но отчего-то над толпой висела тишина. Люди обескураженно таращились в сторону противоположных путей, где, судя по взбегающей с пола лесенке и сброшенным лагам, высился дебаркадер. За спинами решительно невозможно было увидеть, что же привлекло всеобщее внимание.

Ева протиснулась ближе к краю перрона, и я заметил, как она изменилась в лице, уставившись туда же, куда глядели все собравшиеся. Глаза ее расширились, ладонь автоматически упала на кобуру.

Да что же там за диво такое?

Вакса хотел было рвануть вперед, но я крепко взял его за локоть и покачал головой. Нечего на рожон лезть, мало ли.

Едва мы сместились в сторону Евы, как толпа пришла в движение. Дикие волной подались назад. Я еле устоял на ногах — пришлось опереться на колонну. В следующий миг я выдернул из толчеи споткнувшегося Ваксу.

Толпа дружно охнула.

Несколько впередистоящих расступились, пропуская бряцающих оружием охранников, и я, наконец, увидел, что приковало взоры десятков людей.

Мышцы от зрелища одеревенели. Да уж, вовремя мы. Аккурат после третьего звоночка, в партер…

На дебаркадере стоял роль.

Похожее на гигантского богомола существо раскачивалось из стороны в сторону на узловатых ногах-ходулях, почти касаясь уродливой башкой потолка. Передние конечности гнулись в суставах необычным образом, отчего казалось, что зверюга крутит в них огромные нунчаки. Глянцевитая кожа переливалась в золотистых отсветах костра, жилистые бока вздымались от глубокого, но бесшумного дыхания, а во взгляде ярко-канареечных глаз с провалами зрачков дрожало какое-то нечеловеческое исступление.