Кардинал в этот день страдал менее обыкновенного. В подвижную филёнку двери его кабинета постучались пять раз с некоторою расстановкою; этот условный сигнал дал ему знать, кем был посетитель, испрашивающий разрешения войти, и потому поспешно отпустив лазутчика, которому давал аудиенцию, он сам впустил нового пришельца.

Молодой послушник вошёл, не встретившись с агентом, место которого он теперь занял. Тот быстренько исчез в алькове, который имел сообщение с потайною лестницею, выходившей в проход таверны Ренара.

Ришелье возвратился к своему большому креслу и указал послушнику на стул возле себя. Потом кардинал устремил на него упорно-пытливый взор, однако не смог потупить глаз, внимательно смотревших на него.

Завязался разговор.

— Я отправлюсь сегодня вечером, монсеньор.

— Хорошо, дитя моё. Вы исполнили обещание, данное мне третьего дня?

— Камилла де Трем дала мне средство вкрасться в доверие её братьев.

— Времени терять нельзя. Полковник Робер хорошо известен своей деятельностью. То, что он замышляет против меня, должно иметь своё начало в Брюсселе, так как его полк принадлежит к корпусу маршала де Брезе, которому предписано сделать демонстрацию против этого города.

— А ваш враг Мария Медичи в Брюсселе, монсеньор?

— Да, она там. Мария Медичи принадлежит стране и роду, которых никогда не прощают. Брат короля в Париже, а королева-мать в Брабанте: очевидно, меня надеются стереть с лица земли давлением этих двух враждебных мне сил... но как их попытаются соединить, вот в чём вопрос.

— Я разрешу его или погибну, клянусь в том вашему высокопреосвященству.

Ришелье снова взглянул прямо в лицо молодого послушника, но серые глаза его теперь не были холодно-проницательны, в них выражалось удивление, смешанное с жалостью.

— Вы ещё можете отказаться от тяжёлой задачи, — сказал он. — Взвесьте хорошенько, что берёте на себя. В последние две недели я изучал ваш нрав и открыл в нём твёрдость, которую редко встречаешь даже в мужчинах с сильной волей. Однако нельзя создать себе таким образом характера, не свойственного врождённым наклонностям, не подвергаясь риску рано или поздно почувствовать упадок сил. Предупреждаю вас, если подобная минута слабости настанет, когда вы будете уже замешаны в роковую партию, которую я разыграю, ваша слабость не тронет меня и не остановит. Есть случаи, когда можно пренебрегать слезами слабых, когда гибель их не задевает совести. Начать дело и его не закончить значило бы для вас погубить себя безвозвратно.

— Граф Филипп де Трем не ослабел духом, когда губил Рене и Сабину де Нанкрей, — вскричал его собеседник. — Не колеблясь ни минуты, я погублю его сыновей и его дочь.

— Положим, — продолжал Ришелье, — но помните, что я предоставлю мечу вашей личной мести орудия заговоров против государства только в таком случае, если вы выдадите мечу моего правосудия тех, которые ими руководят. Вам, должно быть, известно, что палач не отсекает руки без того, чтобы и голова не была отсечена вслед за нею. Одна Мария Медичи неприкосновенна для короля, которому я внушил мой взгляд на слабые средства, прилагаемые к большим недугам: они только увеличивают их, тогда как сильные средства убивают или излечивают. Моё мнение в этом случае: или не касаться раны или совсем её открыть. Побеждённый герцог Орлеанский может подвергнуться участи, которую готовил мне. И много других знаменитых голов может пасть под секирой палача. Твёрдо ли вы решились ради вашей семейной ненависти довести, быть может, до подножия эшафота людей, ничем не виновных в вашем несчастье.

— Монсеньор, — мрачно отвечал собеседник, — теперь моя очередь напомнить вам ваше обещание: мне будут принадлежать слуги, если я выдам вам их повелителей. Чувство патриотизма оградит меня от угрызений совести, что я гублю одних для неумолимой мести над другими.

— Я узнаю в вас Рене де Нанкрея и не колеблюсь более, — вскричал министр. — Сегодня вечером я пришлю вам дорожную карету в гостиницу «Лебедь и Крест». Вы поедете на Рокруа. Оставив за собою французскую границу, вы отправитесь в епископство Люттихское, которое с нами в союзе. Оттуда через Тюин и Госсели вы скоро достигнете Нивелля, где узнаете с точностью, в каком месте стоит полк де Трема и другие войска маршала де Брезе. А там вы сами уже должны решить, что вам следует предпринять.

— Таким путём от Парижа до Брюсселя по крайней мере лье девяносто. Самому неутомимому курьеру понадобится четверо суток, чтобы привести к вам уведомление о том, что я открою там.

— Я сокращу его обратный путь из Бельгии на день. Если будет нужно, то я сам инкогнито приближусь к заговорщикам, чтобы застигнуть их врасплох. Какое содействие требуете вы с моей стороны для успеха вашего предприятия?

— Тайного полномочия, которое мне достаточно будет предъявить главнокомандующим или обер-аудиторам, когда мне нужна будет их помощь или покровительство.

— Гито, капитан моей стражи, с которым я пошлю вам карету, отдаст вам все бумаги с большой суммой денег.

Молодой послушник сделал невольный жест отвращения.

— Когда успех увенчает ваше предприятие, честь Нанкреев будет восстановлена, а запрет снят с имений, им принадлежащих, — медленно произнёс кардинал. — Тогда вы возвратите эти деньги казне, если они так тяготят вашу гордость.

— Благодарю, монсеньор, — возразил послушник откланиваясь.

Министр удержал его за руку. Рука эта была маленькая, белая, почти женская.

— Вы не просили у меня конвоя, — продолжал Ришелье, — вам надо быть под защитой по крайней мере до тех пор, пока вы не достигнете главной квартиры маршала де Брезе. Достаточно ли для вас четырёх моих мушкетёров, переодетых лакеями?

— Мне не нужно конвоя, монсеньор.

Ришелье удивился.

— Всякого рода свита может только повредить моей цели. Через сестру их де Тремам, без сомнения, известна ограниченность моих средств, которые не позволяют мне держать слуг. Я скромным беглецом явлюсь моим врагам. Всё должно быть правдоподобно.

— Так согласитесь, по крайней мере, чтобы мои мушкетёры проводили вас до Динана или только до границы.

— Нет, — возразил послушник и в глазах его сверкнула молния. — Граф Филипп один совершил своё злодеяние, и я погублю его потомство лишь собственными силами.

— Неужели вам нельзя взять в дорогу хотя бы одного спутника?

— Норбер поедет со мною. Старик хилый, дряхлый, ум которого часто бывает помрачён, он может служить мне только нравственной охраной — его седины оградят моё доброе имя.

— А каким способом уведомите вы меня о том, что откроете там в Бельгии? Где найдёте вы посланника усердного, храброго и неподкупного?

— Он найден и уже действует.

— Как может он действовать, когда вы только сегодня получили возможность достигнуть вашей цели?

— Монсеньор, на другой день после моего первого визита к Камилле де Трем я написала этому преданному помощнику, единственному, которого я хочу и должна принять, потому что в жилах его течёт кровь Нанкреев. Я заранее была уверена, что достигну того, чего добилась теперь.