представление. Два экспоната в музее. Вроде бы люди живые, а не иначе как статуи.

Моросил дождь.

Подумать только, это был второй раз, когда я покидал территорию самостоятельно. Ни тогда, ни сейчас трепета не испытывал. Обычный долг и веление сердца.

Найти нужный дом — уже посложнее задача. Она находилась не более чем в километре от школы, потому путь был не долог, но… эти кирпичики словно под «копировать-вставить» сделаны. Да и номера надо было ухитриться поискать. Они обычно расположены в одном из углов, а его еще надо постараться не пропустить. Потому я больше вокруг, да около шагал, от того времени потратил больше, чем хотелось бы.

О гимназистах я даже не думал. Теперь я был способен защитить себя. В подсобке я выкрал легкий стальной меч. Перед походом я покрутил его в руках. Новые ощущения. Интересные. Он, само собой, был тяжелее кинжала. Как-никак, это оружие и длиннее и больше, выковано не тяп-ляп. Однако и охватывал он большие территории. Теперь врага можно было держать на расстоянии.

Да и после тех переговоров во мне прибавилось уверенности в себе. Я умел дерзить. Я смог отстоять свое право быть там, где мне хочется жить. Не разлучать меня с местом, к которому я привык, пусть эти стены мне и наскучили.

Кое-как я подобрал код к подъезду и поднялся на нужный этаж.

Я не догадывался о такой вещи, как дверной звонок, потому я постучался и тут же оговорился: — Это я.

Я услышал щелчки не менее восьми замков. Мара, закутанная в плед, открыла дверь. Похоже, она была напугана моим присутствием: — Как ты…

— Никого нет. Некому следить за мной.

Кивнув, она поторопила позвать меня в дом.

Я продолжил беседу, пока она закрывала вход.

— Ты очень бережно относишься к собственной безопасности. — Подметил я.

Но она оставалась невозмутимой. — Меры предосторожности. Не более.

Я не стал настаивать. Отряхнувшись от капель дождя, я снял ботинки, помыл руки, и мы пошли на кухню.

— Чай? Кофе?

— Не знаю, я… я не принимал таких зелий.

Кажется, я услышал подавленный смешок. А ведь я до этого пил только то, что мне выдавали в столовой. Обычно это была настойка из сухофруктов именуемая компотом. А, еще там была противная розовая жижа, название которой я благополучно забыл. Она и на вкус и на консистенцию была слишком противная. Сказки о ее пользе для пищеварения я и вовсе выкинул из головы.

— Значит, попробуешь кофе.

В доме было темно по вине скрывшегося за тучами солнца. Нигде не горел свет. Шторы были задернуты. Стены белые, но все равно, хоть глаз выколи, ненароком можно наткнуться на уголки мебели. Не думал, что она ведет настолько затворнический образ жизни.

— Ты здесь одна?

— Мои опекуны работают. Для них не существует каникул.

— Хм… Добывают золото?

— Типа того. Школа не всегда будет с тобой. Рано или поздно период приключений заканчивается и тебе нужно выбирать, что делать дальше. Увы, это необходимо — если хочешь выжить. Так что тебя сюда привело?

— Я… просто поговорить хотел. В последнее время так много всего произошло.

— Со мной?

Я пожал плечами: — Кроме тебя у меня никого… — Я заметил ее скептичный прищур. Та будто наперед знала, что я скажу. — Ну, почему бы и нет?

— Ох, ладно… Держи кружку.

Я отхлебнул этой черной жижи и чуть не поперхнулся.

— О, дождь апрельский! Что за…

— Ты и, правда, не знаком с этим напитком?

— Да как это вообще пить можно? Он же горький!.. И горячий!

Мара пожала плечами: — Ну, не знаю. Взрослые балдеют.

Меня аж передернуло. Какой отстой! Впрочем, это заставило меня задуматься о будущем. Я жил здесь и сейчас и не задумывался, а что же будет дальше? Закончится еще один учебный год и мне придется выходить в свободное плавание. Меня уже не будут опекать другие, похожие на меня, ребята. Что я вообще буду делать вне стен школы?

— О чем задумался? — Прервала меня она.

— Да так. Кажется, больную мозоль расковырял. Ну, метафорично выражаясь. Я вообще в последнее время чувствую какую-то боль. Вот будто из той жизни, до потери памяти. Я не могу сообразить. Не могу выразить, что конкретно стало ее причиной. — Вопреки моим ожиданиями, она не стала подкалывать меня и даже перебивать. Внимательно вслушивалась в мои душевные потуги. — Я думаю, точнее, я боюсь, что на самом деле я сделал что-то плохое и… сам себе стер память. Даже сейчас я делаю что-то не то. Да, это звучит наивно, но… что если я специально не хотел помнить, кто я такой?

— Знаешь, — она хлебнула этой дрянной жидкости и немного подумала перед полным ответом, — а ведь это имеет смысл. И ничего это не наивно. Знаешь, я бы все на свете отдала, чтобы больше не возвращаться в деревню и не видеть эти лица, полные скорби и презрения. Неприятно, когда в тебе видят потенциал, а ты не можешь его воплотить. Тебе будто навязывают роль, которой ты не можешь соответствовать. Полина как-то обмолвилась, что существует настойка из пера василиска и еще каких-то трав, но немного поразмыслив, я поняла. Я не могу стереть себе память.

— Почему?

— Я уже нашла свое место в этом мире. От меня здесь многого не ждут. Свои пределы я оговорила сразу. Я просто умею обращаться с инструментом, не более. Никаких воскрешений из мертвых, никаких лечений болезней. Хожу, пою песенки, латаю небольшие раны. Вот и все. Этого достаточно, чтобы меня любили.

Я тяжело вздохнул: — Жаль, я не могу похвастать тем же. Иногда мне кажется, что на самом деле, искренне, меня вообще никто не любит.

Ответа не было.

Насупила печальная тишина.

— А что-нибудь еще ты помнишь?

Я пересказал ей тот самый сон, разве что про погодные условия промолчал: — … и так я проснулся. Даже не представляю, кем был этот человек.

— Может, это не человек вовсе?

— О, нет, он самый. Он стоял на двух ногах… вроде. Я не чувствовал, что он хочет убить меня. Или устранить. Не знаю, что тут правильнее произнести. У него были планы на меня. Я… был нужен, но не в хорошем смысле слова. Правда, я тоже шел к нему с намерением. Я не защищался от него. Это не была самооборона.

— И все же ты не знаешь наверняка.

— Я так чувствую.

— Хм…

В этой тишине и темноте я не сразу понял, что так напрягало мой мозг. Это был тик часов, которые висели на стене. Их громкий стук отдавался