а вторая обвивалась вокруг плеч Рейчел; и ни одна из них не возражала.

Но стоило Чарли прикоснуться к девушке, как она немедленно старалась отодвинуться куда-нибудь подальше, как будто он грязно приставал к ней.

Принесли счет, и Джеми протянул за ним руку:

— Сюда, пожалуйста. — Он взял счет, внимательно изучил его, пересчитал сидевших за столом и, достав ручку, занялся делением в столбик. Когда подсчеты были окончены, он поднял глаза. — Сегодня каждый мальчик платит за одну девочку, и я добавил чаевые. С каждого мужчины по двести гонконгских долларов. — Повернувшись к Чарли, он добавил: — Сегодня я плачу за тебя, поэтому с меня — за четверых.

Он собрал со всех деньги — стопку красных и зеленых долларовых банкнот — и внимательно пересчитал их.

— Готово, все в порядке. Тарелки мыть не придется.

Все направились вниз по Натан-стрит, по пути подшучивая над прохожими. Чарли подошел к Джеми и шепотом спросил:

— Ничего не понимаю. Ты ведь сказал, что у тебя нет денег.

— Точно, нет. Когда я делил всю сумму, то исключил нас с тобой. Мы ничего не заплатили.

Чарли с ужасом и уважением посмотрел на него:

— Черт возьми, и часто ты это делаешь?

— Да почти никогда. Я предпочитаю брать в долг у друзей.

— А что, если все узнают?

— Они ни о чем не догадаются: никто ведь не видел общей суммы. Потом, когда приходится платить за женщину, никто не будет торговаться.

Они подходили к паромной переправе «Стар», чтобы вернуться на остров, когда Джеми что было сил закричал:

— Мэри?!

У сходней стояла девушка в вельветовом пиджаке и пожилой мужчина в блейзере.

— Джеми! Как я рада. Ты знаком с моим отцом, Дереком Мерретом? — Тут Мэри заметила Чарли, стоящего рядом со своим приятелем. Она покраснела и представила его тоже.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Мэри.

— Я в гостях у Чарли. А ты?

— А я в гостях у папы. Он работает у Маркуса, занимается торговыми перевозками.

— Нам всем нужно обязательно встретиться как-нибудь вечером, — предложил Дерек Меррет, потирая руки с заискивающей улыбкой. — Вы ведь все трое — крестные дети Маркуса, не так ли? Это замечательный повод собраться.

— Дай мне свой номер телефона, — сказал Джеми. — Встретимся, выпьем чего-нибудь…

Взойдя на паром, Чарли спросил:

— Ты на самом деле собираешься звонить ей?

— А почему бы и нет? Она чудесно выглядит, или ты не заметил?

— Ее отец — ужасная посредственность. А как еще назвать человека, который носит «Хаш-Паппиз» и кожаные заплатки на локтях?

— Я не обратил внимания. Слишком увлекся Мэри. Она теперь такая хорошенькая…

Чарли пожал плечами.

— Она ведь нравилась тебе раньше. Тогда, в Нассау… на площадке для гольфа.

— Забудь об этом, Джеми. Мы просто целовались.

— Ты должен попробовать еще раз. Почему бы и нет? Она здесь, в Гонконге, и хочет этого.

— Не говори глупости.

— Ну конечно, она хочет. Ты что, ничего не видишь? Как только увидела тебя, сразу же покраснела как свекла. Говорю тебе — дело верное. Пригласи ее на ужин, и ты без труда залезешь к ней в трусики.

Чарли призадумался. До тех пор, пока Джеми не обратил его внимания, он не замечал, как сильно изменилась Мэри. Она действительно стала довольно привлекательной. Черные глаза светились здоровой энергией, кожа была розовой, зубы — почти идеально белыми. Под вельветовым пиджаком скрывалась высокая упругая грудь. Чарли чувствовал, что на вечеринке в Арднейсаге обошелся с ней слишком грубо. Разумеется, он не собирался извиняться, но старался избавиться от тех воспоминаний. В конце концов, какой в этом был смысл? Они жили так далеко друг от друга и. как он полагал, вращались в разных слоях общества. Как и мать, Чарли испытывал врожденное презрение к Суррею — графству, которое так и не удосужился посетить. Он знал, что там было полно нелепых тюдоровских[16] вилл с длинными подъездными аллеями, фонтанами и мостовыми. Краткое знакомство с отцом Мэри только подтвердило его невысокое мнение о людях, живших там.

Однако предложение Джеми забраться к пей в трусики ценой всего одного ужина серьезно заинтересовало Чарли.

Он понимал, что в смысле сексуального опыта он и в подметки не годился своему другу. Эта область человеческих отношений всегда была для него источником смущения и неуверенности.

— Ну? — спросил Джеми, когда они сели в такси. — Что ты надумал? Собираешься залезть Мэри Меррет под юбку или как? — Чарли передернуло. — Если нет, то я попробую сам.

Чарли удивленно посмотрел на приятеля:

— Ты попробуешь? Ты же сам только что сказал, что ей нравлюсь я.

— Я сказал, что ты можешь заполучить ее в любой момент. Но если ты не хочешь, то я сам примусь за дело. Решать тебе.

Чарли открыл пиво и залил им остатки виски, плескавшегося у него в животе. Следовало признать, что идея о коротком романе с Мэри, если все действительно было так легко и просто, казалась ему достойной внимания. Если Джеми прав и она действительно хочет его, то почему бы и нет? Он не собирался лезть из кожи вон и тратиться на ужины, цветы, но если все было так доступно, то попробовать определенно стоило. И уж конечно, не хотелось пропускать туда Джеми. Чарли казалось, что фан-клуб друга был уже достаточно велик, поэтому он ответил:

— Думаю, Джеми, я сам займусь ею.

— Молодчина!

Перед сном они решили пригласить Мэри в один из коттеджей Корпорации Брэнда в ближайшие выходные.

— Самое интересное в китайских островах — это то. что они очень похожи на шотландские, — сказал Чарли, когда паром отчалил от пирса и направился обратно в залив Сильвермайн. — Вон тот вид с легкостью можно принять за Арднейсаг со стороны Ин-веркерна.

Они успели сесть на вечерний рейс на Муи-Ву, отправлявшийся от центрального порта. Мэри впервые покинула центр Гонконга и всю дорогу смотрела в запотевшее стекло иллюминатора, наблюдая за джонками, бороздившими воды Южно-Китайского моря, и разглядывая черные скалистые острова, которыми был усыпан пролив.

После того как Джеми пригласил ее съездить в ближайшие выходные на Лантау, она пребывала в состоянии постоянного и радостного возбуждения. Встреча с Чарли снова пробудила в ней былые чувства. С памятного вечера в «Лифорд-Кей» прошло уже шесть лет, и все это время она методично подавляла в себе любые проявления тоски. В течение четырех лет после унизительного приема в Арднейсаге она находилась во власти разрушительной одержимости. Она просыпалась по ночам, и перед ней стояли лица Чарли и Зары, которых она тогда потревожила в своей комнате. Учась в кулинарной