Если бы Ричард принялся ее расспрашивать, Анжела рассказала бы ему все. Но он не знал, какой вопрос задать.

– Крепче держитесь в седлах! – кричала отрезанная высушенная голова. – Скачка будет тряской! – И автобус стрелой умчался в ночь.

Бенджи настойчиво требовал именно этот фильм, и поскольку остальные были слишком жестокими, страшными или романтичными – Бенджи их решительно забраковал – его выбор приняли. Некоторые потом нехотя признавали, что фильм оказался неплох. От него на душе становилось тепло и приятно, как от сладкого пирога с грушами. Заклинания и зелья, уроки по уходу за волшебными существами… В конце концов, любое место нематериально, будь то Комбре, Меритон или Санкт-Петербург – они далеко, за горизонтом, и если в юности срываешься в путешествие по щелчку пальцев, то с возрастом становишься тяжелей на подъем.

– Эй, тигр, тебе пора спать, – сказал Доминик Бенджи – тот свернулся калачиком на диване, положив голову отцу на колени.

Он смотрел фильм сбоку, под углом в девяносто градусов, но знал его так хорошо, что мог и вовсе не глядеть. Ах, если б он только мог заснуть прямо здесь, как в детстве, под потрескивание танцующего в камине огня и негромкие знакомые голоса, которые держат чудовищ на расстоянии…

Мелисса перевернула страницу и разгладила ее.

– «Пуля вошла в грудь Тэппа, и он задергался, словно танцуя какой-то современный балет. В эти две-три секунды уместилось так много впечатлений, что они показались минутами. Глядя на длинный ручеек красной жидкости, впитывающейся в белую скатерть, я поначалу решила, что это кровь Тэппа, но потом с отчетливой ясностью вспомнила – это малиновый шербет, который выбили из рук Джоселин.

Однако его усилия оказались не напрасны. Он никогда еще не был столь решителен, силен и полон кипучей энергии…» – продолжила чтение Дейзи.

Она не хотела читать, но и не хотела быть где-нибудь в другом месте. Она уже давно не ощущала столь сильного стремления жить. Ей нужно наставить Мелиссу на путь истинный. «Твою мать, я так одинока», – сказала она. Урожай душ. Однако Дейзи опасалась разрушить очарование от их общения. Разве это плохо – найти друга?

Луиза умылась и промокнула лицо голубым полотенцем. Она открыла зеркальную дверцу шкафчика, а когда закрыла ее, увидела в отражении Ричарда.

– Прости меня.

«Прости – пустое слово», как говорила мама. Синдром раскаяния покупателя, извинение за испачканные товары и прочее в этом же духе.

– И ты меня прости.

Ну вот, они оба это сказали, не чувствуя никакого раскаяния.

– Почему ты не призналась мне раньше?

Луиза взяла со шкафчика зубную пасту.

– Чтобы дать тебе возможность пойти на попятный?

– Я бы не отступил.

Интересно, лжет он или нет?

Луиза принялась чистить зубы.

Ричард на миг посмотрел на нее чужими глазами. Глазами другого мужчины. Закружилась голова, и Ричард зажмурился.

– Порой я ощущаю себя ребенком.

Быть замужем за ребенком Луизе не хотелось.

* * *

Марджа, провинция Гильменд, Афганистан. Снайпер стоит в стороне от окна, чтобы солнце не бликовало на винтовке. Выстрел. Отдача. На груди морпеха расцветает алая бутоньерка, и он спотыкается. Закатное солнце золотит спины диких коней в Хэнтэйском нагорье. Хаддерсфилд, Англия. Коричневый сахар пузырится в окислившейся ложке. Тонущие из-за разлитого топлива черепахи. Бинарные опционы, триллионы и нули. Отмывание облигаций и фьючерсы. Медицинские товары «Рекитт Бенкизер» и «Смит и Невью». Разломы и магматические бассейны. Эйяфьядлайёкюдль дымит, как ведьминский котел. Сон тасует события дня как колоду карт. Чаши и Пентакли, Маг, Повешенный. Фижмы и наконечники копий разбиты и рассеяны по городам мертвых. Глобальное потепление. Кадмий, мышьяк, бензол. «Детка, пожалуйста». В прерии горит ранчо. Брандо и Хепберн меряют шагами свои серебряные клетки. Каждый разум мнит себя центром вселенной и времени. Безжалостная маленькая звезда «сейчас». Воробьи летают по банкетному залу, где – цитата – «зимой ты обедаешь со своими танами и советниками». Краткий проблеск тепла и света между тьмой и тьмой. Рука отчима на рту ребенка. Mein Irisch Kind, wo weilest du?[7] Синий кит рассекает ледяную бездну. Рыба-гадюка, саблезуб, большерот. По Берлингтонской Северной железной дороге из Форт-Бентона везут вагоны зерна. Внутриоблачные молнии над Будапештом. Прилив на Темзе. «Арклоу-Серф» плывет до Уайт-Маунтин, «Цимбелин» до пристани Форда, огромное рождественское дерево огней над черной водой. Падальщики на Башне молчания. База ВВС «Крич» в Неваде. Двадцатитрехлетний парень нажимает кнопку. В семи тысячах миль от него из беспилотника «Хищник» с шипением вылетает ракета «Адское пламя». Три дома из камней и утрамбованной земли. Девочка просыпается и не успевает вспомнить сон о птицах.

* * *

Анжела стоит в кухне. Темнота подсвечена голубоватым лунным светом. Холодильник содрогается и дребезжит – заработал мотор. Что разбудило ее? Чья это кухня? С того дня, как выяснилось, что мать больна, Анжела боится разделить ее участь. Забываются названия. Теряются вещи, ключи, бумажник. Возможно, она преувеличивает обычную забывчивость. Но порой в голове царит абсолютная пустота. Простые вопросы: «Какой сейчас год? Как зовут ваших детей?» приводят в ужас. Анжела трогает свое лицо и не может вспомнить, как оно выглядит.

«Навуходоносор царь изумился, и поспешно встал, и сказал вельможам своим: не троих ли мужей бросили мы в огонь связанными? Они в ответ сказали царю: истинно так, царь!

На это он сказал: вот, я вижу четырех мужей несвязанных, ходящих среди огня, и нет им вреда; и вид четвертого подобен сыну Божию»[8].

На часах – чуть больше двух ночи. На лестничной площадке из-под пола мелькнул луч света. Показалось? Луиза ждала, прислушиваясь. Ничего. Вряд ли она заснет, если не проверит, а Ричарда будить не станет, только не сегодня.

Луиза спускалась в кухню, дубовые доски поскрипывали под ее ногами, с портрета на стене смотрел Уолтер Деверо, граф Эссекс, сейчас казавшийся еще более живым, чем днем. Черный стол. Черный буфет. Мерцающие серые круги тарелок на кухонном столе – будто только что прервался чей-то еле слышный разговор. Птичий крик с улицы. Луиза вошла в кухню и заметила на другом ее конце темный силуэт. О боже! Она щелкнула выключателем. Анжела у холодильника ела кукурузные хлопья. На разделочной доске стояла открытая коробка с сахарной пудрой.

– Я не хотела никого будить, – сказала Анжела.

Луиза наконец поняла, что ее запущенный вид – симптом куда большей проблемы.