Небо на востоке начало сереть, рассвет близко.

– Во дворец! – воскликнула Василиса, оборачиваясь сизой горлицей.

* * *

Ставший поутру добрым молодцем королевич спал беспробудным сном, только уже без цепей. Василисе осталось залечить ожог-руну, очистить кровь от черной волшбы да стереть из памяти Войтеха все следы ведьмовского воздействия – флакончик со снадобьем отмены, что Нежаня нашла, тут и пригодился.

– Ах, как я долго спал! – произнес королевич, просыпаясь и потягиваясь.

Хотя, может, лучше бы этот охальник и дальше спал. Он только зенки свои бесстыжие пролупил, тут же на Василису вытаращился маслено.

– А ты кто будешь, краса ненаглядная?

Глаза царевны от возмущения полыхнули зеленым огнем, но королевич намека не понял. И минуты не прошло – он уже и постельные утехи предлагает, и замуж за себя зовет, и руки свои загребущие к персям тянет. Василиса брезгливо отстранилась, еле сдержалась, чтобы не обратить паршивца в еще худшее чудище, чем был.

– Ваше высочество, вы сговорены, свадьба на носу, – холодно напомнила она.

– Свадьба – не смерть, можно и отменить, – отмахнулся бесстыжий юнец. – Люба́ ты мне, раскрасавица, ты в сто раз моей невесты красивше. Сама знаешь – сердцу не прикажешь!

Ну, видать, всё с негодником в порядке, превращения ночные на него не повлияли, каким был, таким остался. Василиса усмехнулась одними губами, будто ледяной водой окатила, и молча вышла.

– Погодите-ка, – донеслось вслед растерянное, – а чего это я в узилище делаю?..

* * *

Королева, похоже, в эту ночь почивать вовсе не ложилась, извелась вся, аж почернела. Едва Василиса появилась на пороге, Тереза потянулась к ней – а слово вымолвить боится. Король у кресла жены и вовсе словно в статую превратился, только глаза и жили.

– Успокойтесь, ваши величества, – улыбнулась Василиса, – всё хорошо! Наследник престола жив-здоров, проклятие снято. Надо думать, к завтраку будет. Необходимые распоряжения слугам я отдала.

Они выдохнули и будто бы обмякли оба. Королева залилась слезами, а Дарослав позволил себе сдержанную улыбку.

– У меня, ваше величество, есть для вас два совета, непрошеных, да важных – во-первых, обязательно надо придворного чародея завести, чтобы была защита от происков вражеских. Был бы у вас хороший волшебник, не случилось бы подобного. Коли желаете, могу присоветовать надежного, знающего мага.

Дело-то и вправду оказалось пустяковым. Придворный волшебник с таким справился бы на раз. А посоветовать Василисе и впрямь было кого, того же Радея… Радей… Кстати…

Погладив ус, Дарослав согласно кивнул:

– Правда ваша, обязательно возьму. А второй совет?

Василиса отвлеклась от внезапных мыслей и продолжила:

– Присмотритесь получше к своим соседям, особливо к царице Малонье. Именно она подослала к вашему двору Шарку, которая, по сути, взяла власть надо всеми слугами, а потом и вовсе вознамерилась извести вашего сына и позже – вас самих.

– Шарка?! – Тереза ахнула, а Дарослав нахмурился, плотнее обычного сжав тонкие губы.

– Да, она. Воспользовалась вашим доверием и… некоторыми… кхм… слабостями царевича…

Впрочем, не время сейчас нотации читать – они столько пережили… А дурь молодая у чада ненаглядного выветрится со временем.

Чадо объявилось в покоях родителей, чисто вымытое, приодетое в лучший наряд. О событиях последних дней Войтех продолжал пребывать в счастливом неведении, поэтому для него полной неожиданностью стали слезы матери и объятия родителей.

– Отец, маменька, да что стряслось-то? Вы меня никогда так не ласкали… Ничего не понимаю! Очнулся в темнице, представляете? Выхожу, никто ничего толком объяснить не может – стражники молчат, как истуканы, слуги бледные как мел, бормочут что-то, шарахаются, как от прокаженного. До бани-то добрался, так даже спину помыть было некому, все по углам попрятались… Зато какую я в узилище встретил красавицу! То ли привиделась, то ли… – Он осекся, наконец-то заметив Василису, стоявшую у окна. – Да вот же она! Воля ваша, а я не отступлюсь, пока ее своей женой не сделаю!

– Это царевна Василиса, жена нашего соседа, Желана-царевича, – отрезал счастливый отец, наивно полагая, что сведения эти образумят похотливого сынка.

Но тот, уже не слушая родителей, попытался покрыть поцелуями сперва руки, а потом и щеки царевны.

И тут раздался громовой рык Дарослава:

– Ты чего творишь?! К замужней царевне лезть?! У тебя, балахвоста[15], своя невеста имеется!

Войтех покраснел, отскочил от Василисы, как ошпаренный, забормотал слова извинения, но восторженного и бесстыжего взгляда так и не отвел. Ох, и счастьице неведомой Оляне привалило. Надо бы при удобном случае с невестой сластолюбца поговорить о своем, о девичьем…

* * *

Уезжала Василиса на следующий день, покончив со всеми оставшимися делами: напоследок прошлась по дворцу, отыскала и уничтожила руны подчинения, начертанные коварной Шаркой. Пришлось попотеть, их разыскивая, потому как руны оказались слабосильными. Василиса их едва учуяла, да и то только потому, что искала. Несмотря на малую мощь черных начертаний, опутавшая дворец паутина волшбы работала безотказно – благодаря ей ключницу-ведьму слушались все обычные люди… и даже венценосцы.

Провожал гостью к карете сам Дарослав. Был он не слишком словоохотлив, но глаза говорили сами за себя. Попросил передать привет Годимиру Твердославовичу и его старшим сыновьям, и отдельный поклон Желану-царевичу, а потом, немного смущаясь, принес извинения за всё, чему стала свидетельницей Василиса.

– Понимаю, вероятно, ваше высочество было обескуражено сложившимся у нас положением вещей. Передайте, пожалуйста, моему побратиму, чтобы при малейшей возможности наведался в гости, сам ему обо всем подробно расскажу.

– Ваше королевское величество не должны волноваться. Вы можете рассчитывать на мое молчание.

Дарослав поклонился и поцеловал Василисе руку, пощекотав кожу усами.

– Главное, что хорошо всё кончилось, – сказал он, выпрямляясь, – и только благодаря вам. Государство Измигунское перед вами в долгу, а, как у вас говорят, долг платежом красен.

Василиса мягко улыбнулась в ответ и села в уже знакомую карету. Глядя в окошко на мелькающие мимо дома, она задумчиво крутила в пальцах шейную подвеску – золотой наконечник стрелы.

Той самой.

Стоит на Стугне-реке, в Моховом лесу, село Овражье. Жил в нем мельник Гордей, а единственная дочка его, чернокосая Росава, слыла в селе одной из самых пригожих невест. О таких в народе говаривают: глаза – звездой, брови – дугой, губы – вишня. И приданое отец за ней давал хорошее, да только вот девкой Росава была ох до чего заносчивой да надменной – боярской дочке впору. Норовом отличалась завистливым и недобрым. В самой себе, красе ненаглядной, душеньки не чаяла – и не одному парню в селе вскружила голову, чтобы потом над незадачливым ухажером на посиделках и на гуляньях всласть потешиться да на смех бедолагу выставить. Так и жила, пока не влюбилась без памяти в молодого кузнеца из соседней деревни. Только вот кудрявый красавец уже заслал сватов к одной из Росавиных подружек, осенью ладили свадьбу сыграть, но своенравной красавице до того дела не было. Мельникова дочка привыкла: вынь ей да положь всё, чего бы ни пожелалось – а там хоть трава не расти. Долго еще вспоминали в Овражье и о том, как Росава «злой разлучнице» едва косу у колодца не повыдергала, с кулаками на нее кинувшись, и о том, как поймали дочку Гордея с ведерком дегтя, когда она сопернице ночью ворота вымазать хотела. А уж как вешалась она на шею чужому жениху, всякий стыд позабыв, да не помогло, устоял кузнец. И, отчаявшись, решилась дура пойти за помощью к ведьме-босо́рке, что жила в лесу за селом, – чтобы соперницу извести.