в настолько далёком от столицы краю, как скромная Икква. Во что бы ни верили люди, они делали свои верования реальными. Поэтому, если короли этих двух городов верили, что путешествие принцессы в какой-то южный храм объединит их земли прочным миром, то такая вера была довольно истинной.

Караван двигался на юг по холмам и долинам, пересекая мелкие речушки и разгоняя стада жёлтых бизонов. За несколько дней Атанеку привёл их к высокогорью, где громадные мрачные пики Эйглофианов устремлялись в небо увенчанными льдом вершинами. Он редко видел тех двоих, кто ехал в паланкинах, но мельком замечал жреца и принцессу ночью, когда караван собирался погреться у бушующего костра. Жрец оказался стариком в цветастых одеяниях, усыпанных привешенными самоцветами и платиновыми колечками. Его лысую голову увенчивал изощрённый головной убор, который выглядел слишком сложным и тяжёлым для его тощей шеи. Но он спесиво носил его, когда косился на пляшущее пламя и жевал сушёный китовый жир, что был походной пищей северных солдат.

Первые два раза, когда Атанеку видел принцессу, это была лишь тоненькая фигурка, закутанная в белоснежные одежды и плащ, сшитый из шкуры снежного тигра. Но в третий раз он увидел её по чистой случайности. Он набрёл на неё по пути между неказистыми шатрами, что составляли ночную стоянку. Каждую ночь он спал в одиночестве, подальше от хохота и грубых шуток походников, как и от грозного взгляда Улзара. Однако сегодня ночью полная луна пробудила его ото сна и направила бродить под звёздами. Он ощущал в ветре запах дождя и был счастлив в первый раз избавиться от запаха праха своей покойной жены.

Вдруг он остановился, заметив неподалёку закутавшуюся в плащ принцессу, взирающую на искрящийся звёздный ковёр над чёрной безграничностью горного хребта. Лунный свет падал на её лицо и тогда он увидел, что дочь короля Ваала, дочь южной богини, выглядела, как любая женщина из его собственного племени. Её волосы были черны и не вились, скулы острые, а её глаза узкие и тёмные, словно полночь. Её кожа имела тот же восхитительный смуглый оттенок, как у всех иккванских девушек. Тот же красновато-коричневый тон, как у несчастной утраченной Шуанги.

Атанеку безмолвно застыл перед девушкой — громадный чёрный пещерный медведь, нависший над маленькой белой рысью. Ветер теребил и трепал её незаплетённые волосы над плечами и головой, повёрнутой, чтобы рассмотреть Атанеку. В тот миг, когда их взгляды встретились, Атанеку понял, что любит её. Это не было осознанной мыслью, поскольку у его народа не было понятия увлечения или страсти. Эти вещи относились к одной сущности, единственному состоянию, которое превосходило душу и тело, и это состояние другие люди называли «любовью», но племя Атанеку звало й’имбру. Это было просто стремление привязаться к кому-то, и физически и духовно отличному от себя самого. Такого стремления не добивались; оно падало на мужчин и женщин, как внезапный ливень.

Атанеку попался в жар й’имбру, как случайный лист попадает в порыв пламени (или стужи). Такие же чары пали на него, когда он впервые увидел Шуанги, волшебство, которое не оставило ему выбора, кроме как объявить её своей женой. Но теперь й’имбру внушал совершенно другое чувство, ибо перед ним стояла не женщина из племени. Это была Кварха, Дщерь Богини-Лосихи Йоундэ, дочь короля Ваала, целомудренная принцесса Икквы.

Однако она всё равно оставалась только девушкой.

Тонкая и высокая фигура появилась из теней. Престарелый жрец в своём забавном головном уборе. Его острый взгляд вперился в гигантскую фигуру Атанеку, затем с подозрением обратился на Кварху. — Пойдёмте, принцесса, — позвал он. — Возвращайтесь в свой паланкин и отдохните, пока это возможно. Час поздний и вы можете надышаться ночных миазмов.

Атанеку до рассвета метался по лагерю, будто очумелый пёс.

Ещё два дня путешествия по холмам привели караван к зеву восходящего извилистого прохода. Лоснящиеся чёрные горы-близнецы возвышались с обеих сторон отвесными склонами, гладкими, словно оникс и блестящими в солнечном свете. Небольшие возвышения усеивали кусты и чахлые деревца, но в основном высокогорье было бесплодно. Между скалами ползали крошечные чёрные ящерицы. Леденящие ветра обрушивались с вершин пиков, где никогда не таял снег, но вечно подтаивал лёд, посылая ручьи пресной воды вниз в овраги и иззубренные скальные расщелины.

Здесь пришлось бросить паланкины, ибо путь стал для них слишком крутым. Жрец и принцесса присоединились к пешим рабам и солдатам, хотя рабы поочерёдно несли принцессу Кварху на грубых плечах и её стройные ноги охватывали их дюжие шеи. Атанеку стремился понести её таким образом, но он понимал, что лучше об этом не просить. Он был немытым дикарём, недостойным даже говорить с принцессой, а тем более коснуться её. Поэтому он взбирался на заснеженные ступени прохода впереди каравана и со старательной любезностью указывал дорогу.

На следующий день караван добрался до середины прохода, где между отвесными заносами лежал снег глубиной до колена. После полудня над пиками нависли тёмные облака, погрузив походников во мрак. Жестокий ветер гнал снежные завесы прямо им в лицо. Ночь рано нахлынула из тёмных ущелий и звёзды скрылись за пеленой грозовых туч.

Караван остановился в уже зарождающихся сумерках. Атанеку насторожился, ибо это было лучшей погодой для охоты диких вурмисов. Вскоре проход наполнила какофония нечеловеческих воплей. Невозможно было принять эти кровожадные завывания за честный волчий вой. Вурмисы выползли из своих пещерных жилищ и обнаружили караван.

Двадцать солдат обнажили ятаганы, тогда как другие двадцать наложили стрелы на тетивы больших луков. Эти воины окружили кольцом принцессу, рабов и трясущегося жреца.

— Они скоро придут! — прокричал Атанеку сквозь ветер. — Они окружили нас.

Первая из косматых тварей поднялась из снежного наноса, размахивая когтистыми лапами и скрежеща зубами, как разъярённая обезьяна из джунглей.

«Этот проход наш, — говорил гортанный вой. — И ваша плоть и кости тоже».

Атанеку пустил из огромного лука оперённую стрелу. Она попала твари в грудь и уложила её в сугроб. Словно поджидая этого сигнала, лающие и ревущие вурмисы показались со всех сторон и кинулись на кольцо солдат. Они неслись на четвереньках, подобно чудовищным серым гончим величиной с человека. Лучники выпускали стрелы и Атанеку поразил ещё троих зверолюдей, прежде чем эти создания налетели на внешнюю линию защитников. Они вгрызались в открытые горла воинов, разбрызгивая по снегу багровые пятна.

Атанеку отбросил лук и схватился за огромную палицу из слоновой кости. Он пробивался в самую гущу вурмисов, сокрушая черепа и грудины, сметая тварей со своего пути. Они верещали, как закалываемые свиньи, когда тяжёлый бивень размазывал их мозги и перебивал хребты. В