— Не могу, не по совести будет, — заупрямился Петр. — Это как же так, коли они на ярманке всю тыщу стоят, а ты за сто отдаешь? Не по совести.

— Я их что, покупал? Знаешь, как говорится: дают — бери, бьют — беги.

— Ну, коли так, тогда ладно, в таком разе оченно мы вами благодарны. А отрок святой с тобой поедет или по народу пойдет, слово Божье говорить?

Я вопросительно посмотрел на «отрока» и встретил его умоляющий синий взгляд.

— Я с ним, — торопливо сказала «отрок», прочитав в моих глазах ответ, и положила свои тонкие пальчики на мою руку. — Я одна, то есть один боюсь.

Крестьянин то ли не расслышал, то ли не понял перепутанного родового окончания местоимения, согласно кивнул головой и отправил младшего брата запрягать лошадей.

— Мы люди не бедные, — очередной раз сказал Петр, отдавая мне сто рублей мелкими купюрами. — Сказать, что бедствуем, нельзя, но живем в экономии. Извоз — он тоже разный бывает, у «ваньки» одна цена, у лихача с гуттаперчевыми шинами, — с удовольствием и правильно произнес он «городские» слова, — совсем даже другая.

Пока парнишка запрягал лошадей, мы оделись и вышли на свежий воздух. День выдался тусклый с низкими облаками и серой дымкой. Дружно дымили трубы соседних изб, было не холодно, но слякотно.

— А как же коляска? — вдруг спохватился рачительный хозяин. — Она тоже хороших денег стоит.

— Ты лучше не о коляске думай, а ружье найди, — сказал я, — мало ли что бомбисты удумают, они же знают, куда я поеду. Неровен час, устроят засаду.

— Ружье у меня и свое имеется, да и у тебя левонвер, поди, есть, Бог даст, отобьемся. А тебя мы в полушубок нарядим, чтоб лиходеи издаля ни узнали.

— И то дело, — согласился я.

Наконец приготовления окончились, и мы выехали. Санный путь еще не встал, только магистральные дороги были накатаны санями, но и их припорошило выпавшим за ночь мелким снегом. Тройка и сани были вчерашние, с хорошими, мощными лошадьми, правда без признаков чистопородности. Они легко бежали по снежному насту, видимо, радуясь пробежке и простору.

Из осторожности Петр выбрал не вчерашнюю дорогу, а другую, более длинную, но, как ему казалось, безопасную. Движение по большаку было бойкое, нам то и дело навстречу попадались сани с нарядно одетыми крестьянами. День был воскресный, к тому же праздничный. В сельских церквях звонили колокола. Я разглядывал Россию, которую мы, согласно версии режиссера Говорухина, потеряли. Россия была как Россия, бедноватая, местами с утра уже пьяная, в чем-то интересная и в чем-то бездарная, как и сам режиссер Говорухин.

Я сидел в санях, надев поверх своего скромного, партикулярного пальто просторный полушубок Петра и мохнатую баранью шапку. «Святой отрок» жался ко мне и смотрел на Божий мир и на меня своими дивными синими глазами, так что мне все время приходилось отгонять грешные мысли. Меня уже начинало мучить любопытство, что такое у «него» спрятано под толстым, просторным крестьянским армяком, не дававшим даже отдаленного представления об истинном положении вещей.

Вскоре у «отрока» замерзли без рукавиц руки, о которых он не позаботился заранее, и я спрятал его маленькие лапки в свои ладони. Петр смотрел вперед, на дорогу и не мешал нам своим присутствием. Как всегда в таких случаях, большое начинается с малого. Постепенно мои скромные ласки делались все настойчивее. Татьяна Кирилловна старательно не замечала того, что я делаю с ее руками, и как приличная, воспитанная барышня восхищалась скучными окрестными пейзажами.

С хорошими лошадьми, как и хорошими машинами, расстояния сокращаются, и часа через полтора Петр сообщил, что мы скоро будем на месте. Никаких соглядатаев или людей, похожих на них, на дороге нам не попадалось, и я почти успокоился. К тому же приятная близость Татьяны Кирилловны скрашивала монотонность поездки и, как говорится, рассеивала внимание.

«Час кажется веком

с плохим человеком,

а вечность короткой,

когда ты с красоткой».

— Кажись, твои бомбисты, — неожиданно воскликнул Петр, когда мы обогнали «припаркованный» у обочины дороги закрытый колесный экипаж.

— Где бомбисты? — встревожилась Татьяна Кирилловна, краснея и отбирая у меня руку, которой я уже безраздельно владел.

— А вона, в карете, — указал кнутовищем на оставшийся сзади экипаж Петр.

— С чего ты решил? — спросил я, оглядываясь, но тут же замолчал. Кучер крытого возка размахивал кнутом и спешил выехать на дорогу.

— Эх, залетные! — по-ямщицки закричал на свою тройку Петр и громко щелкнул кнутом над крупами лошадей.

Кони тут же сменили рысь на карьер, и сани с визгом понеслись по накатанному слюдяному снегу. Я смотрел назад, на то, как предполагаемые преследователи выезжают на дорогу, и их легкий возок набирает скорость. Четверка запряженных цугом лошадей вытянулась в одну линию, и началось преследование. Наша тройка шла хорошим аллюром, и образовавшееся между нами расстояние начало даже увеличиваться. Мы оказались впереди метров на триста, и мне показалось, что догнать нас практически невозможно. Тем более, что экипаж у преследователей был колесным, и на его движение лошади тратили больше сил, чем наши на сани. Так продолжалось минут десять, после чего расстояние начало медленно сокращаться.

— Петр, догоняют! — крикнул я мужику.

Тот мельком оглянулся и опять криком и кнутом взбодрил коней.

Однако это не помогло. Они нас догоняли медленно, но верно.

— Теперь держись! — крикнул Петр, мельком глянул на нас и резко свернул лошадей с большака на слегка обозначенный санными следами проселок. Кони, взрыв копытами снег, послушно повернули, а нас с «отроком» мотнуло в широких санях. Теперь наше преимущество делалось неоспоримым — колеса возка сантиметров на десять провалились в снег, и расстояние между нами опять стало увеличиваться. Однако преследователи не сдавались; кучер яростно хлестал по крупам лошадей, и они рвались вперед, оскалив зубы. Мне было видно, как белая пена летит с их губ, было понятно, что так долго продолжаться не будет, что, видимо, поняли и преследователи. У возка открылась дверца, из нее вылез человек и на полном ходу довольно ловко перебрался на козлы к кучеру. После чего из возка ему передали винтовку.

— Спрячься! — закричал я Татьяне Кирилловне и заставил ее сползти на дно саней.

Петр обернулся на мой крик, мигом оценил обстановку и огрел кнутом пристяжного жеребца. Сзади бухнул выстрел, свиста пули я не услышал, но невольно втянул голову в плечи и съехал с сидения вниз.

— Стреляют! — испуганным голосом сообщила мне Татьяна Кирилловна.

— Не высовывайся! — приказал я, а сам высунулся, чтобы посмотреть, что происходит.

Давешний ловкач, привстав на козлах, целился из винтовки в нашу строну. Было видно, как его качает, и он пытается удерживать равновесие. Стрелять с прыгающего по замерзшим колдобинам возка было неудобно, и я понадеялся, что нам ничего не грозит. Однако винтовка выплюнула пучок красно-черного пламени, прогремел в морозном воздухе выстрел, и одновременно вскрикнул Петр. Я взглянул на него. Пуля сбила с него шапку, и он ругался и мотал головой из стороны в сторону. Я машинально выхватил из кармана «Браунинг», но вовремя одумался и сунул его обратно. Тратить оставшиеся патроны на стрельбу с такого расстояния было просто глупо.