В России со времен царя Михаила Феодоровича, т. е. со времени самозванцев, во время частых сношений с Польшей табак вошел в употребление; напрасно духовенство и приверженцы старины старались истребить это зелье, напрасно рвали ноздри и резали носы, табак все-таки появлялся то тут, то там; явно его не продавали, а тайной продажи искоренить не могли, и русские за большие деньги покупали у иностранцев и посольских людей табаку, эту богомерзкую и бесовскую траву, как называли его.

Перед отъездом за границу Петр позволил явную продажу табаку и на ввоз его назначил пошлину. В первый год пошлина шла на устройство табачных лавок, а во второй уже в казну; на третий положено было продажу табаку отдать на откуп; торговля табаком оказалась так выгодна, что один из русских купцов тогда же предложил взять торговлю на откуп за пятнадцать тысяч рублей серебром.

В Англии Петр вполне изучил корабельную архитектуру; он сам говаривал: «Ежели бы я не побывал в Англии, на всю жизнь остался бы простым плотником». Король Вильгельм III удивлялся деятельности и гениальности Петра и на память о его пребывании в Англии хотел сохранить черты его лица: он просил позволения сделать с него портрет. Петр согласился, и лучший в Англии портретист, Годфрид Кнеллер, сделал портрет двадцатилетнего Петра.

Заехав из Англии в Голландию, Петр направился в Вену.

Великое посольство в Вене

Петр повидался с австрийским императором и послал письменные вопросы министрам касательно мира с Турцией, но, пока дождался ответа, осматривал Вену и все ее достопримечательности; он был даже в опере и во время представления увидел императрицу и принцесс; возвратившись домой, он объявил, что хочет познакомиться с ними без особенных церемониальных представлений. Лефорт передал это желание, и императрица согласилась принять царя в присутствии обер-гофмейстерины и статс-дам. Местом свидания выбрана была зеркальная зала в замке Фаворит.

Императрица, окруженная принцессами, дожидалась Петра в зале; когда обер-гофмейстерина доложила о его приезде и дверь перед ним распахнулась, императрица пошла к нему навстречу, ласково приветствовала его у самого входа и возвратилась на свое место к принцессам посреди залы. Петр подошел к ней, сказал ей приветствие по-русски, Лефорт переводил; потом Петр заговорил с принцессами, спрашивал, сколько им лет, и хвалил их красоту. Весь разговор ограничился вежливостями с той и с другой стороны. Но свидание это оставило сильное и глубокое впечатление в императрице; она начала думать о более тесном, не только дружественном, но и родственном союзе с Петром. Узнав, что царь намерен для воспитания отправить своего сына Алексея Петровича в Берлин, просила, чтобы он прислал его в Вену, обещаясь дать ему воспитание наравне со своим сыном, и ежели ему впоследствии понравится одна из принцесс, отдать ее за него замуж.

Переговоры о турецком мире тем временем начались; император на письменные вопросы царя отвечал письменно, что не Австрия, а Турция ищет мира через посредничество Англии и Голландии, и султан предоставил этим посредникам постановить условия мира; но император до тех пор не положит оружия, пока не заключит выгодного и прочного мира для себя и своих союзников; что мир может состояться только на том основании, ежели каждой из враждебных сторон предоставлено будет спокойно владеть тем, что в военное время захватила. Но Петр не находил такое условие выгодным для себя; остаться при одном Азове – значило не иметь выхода из Азовского в Черное море, поэтому он объявил, что может помириться только тогда, когда крымские татары будут усмирены и когда крепость Керчь попадет в полное владение России. На это императорские министры отвечали, что признают справедливость требований государя, но по многим опытам известно, что турки добровольно не отдают своих земель, городов и крепостей, поэтому на такого рода уступку с их стороны рассчитывать нечего; но мирные переговоры будут долго продолжаться, поэтому русским вернее всего до тех пор напасть на Керчь и овладеть, а тогда обладание ею и может войти, как условие, в мирный договор.

Петр, в сущности, был недоволен неизменным желанием императора помириться с Турцией, но, обманутый торжественным обещанием не упускать выгод России из виду, он назначил полномочным в конгресс посла Возницына и собирался ехать в Венецию, чтобы изучить там последнюю отрасль корабельного искусства, чего он не мог узнать ни в Голландии, ни даже в Англии, а именно методы, приемы и теорию постройки галер, галеасов и других гребных судов, которыми особенно славилась Венеция. Но в это время пришло из Москвы письмо, извещавшее его о том, что стрельцы взбунтовались и идут к городу. Петр поспешил в Москву.

СТРЕЛЕЦКИЙ БУНТ

Начало бунта

Стрельцы с первых дней царствования Петра находились во враждебном отношении к его матери, к его родственникам и к нему самому, поэтому и в сердце царя постоянно таилась вражда к ним; в воображении его часто мелькали сцены первого стрелецкого бунта, ему представлялись окровавленные копья и растерзанные тела Нарышкиных и Матвеева. Эта ненависть к стрельцам не переставала выказываться то в том, то в другом случае; в них все досадовало его: и костюм, напоминавший старину, и приверженность к расколу, и столкновения между новыми солдатскими и потешными полками со стрельцами; в этих столкновениях не всегда стрельцы бывали зачинщиками, но Петр всегда обвинял их.

Стрельцы, со своей стороны, были недовольны: царь всегда выказывал к ним недоверчивость и нелюбовь, даже в потешных, примерных битвах солдатские и потешные полки назывались нашими, при них находился царь, а стрельцы составляли вражеское войско и всегда терпели поражение. Стрельцы сами чувствовали, что приходит конец их войску, что привольной, спокойной и веселой жизни их недолго длиться. Они говорили:

– Наш конец приходит, мы люди пропащие!

Этим образом мыслей воспользовались Циклер и Соковнин, и хотя не успели они увлечь всех стрельцов, но некоторых привлекли на свою сторону; и это, хотя неполное, участие стрельцов опять подновило ненависть Петра к ним, и он перед отправлением из Москвы распорядился, чтобы все стрелецкие полки выведены были из Москвы и распределены по крепостям вдоль южной и западной границ России. В Москве всего оставалось шесть стрелецких полков, а остальные все были солдатские и потешные.

Когда партии особенно сильно заволновались в Польше, по приказанию Петра остальные шесть полков должны были двинуться из Москвы к Азову на смену четырех стрелецких полков, занимавшихся там крепостными работами. Четыре полка вышли из Азова, уступив свое место вновь прибывшим, и уже с восторгом мечтали о том, как возвратятся в Москву, назад в свои слободы, к женам и детям, как займутся своей торговлей, ремеслами и как по-прежнему тихо и счастливо заживут в своих домах.

Но на дороге они получают предписание вместо Москвы идти в Великие Луки, к западным границам. Как, не побывав в Москве, не повидавшись с семействами, опять в поход? Это возмутило стрельцов, и около полутораста человек бежали из полков и явились в Москву – челобитчиками. На вопрос начальства, зачем они ушли из полков, они отвечали: