Недавно обнаруженная запись одного из тех концертов в “Ungano’s” великолепна; следующие три, очевидно, тоже были весьма вдохновенными и запомнились не только видом той части тела, которой Игги помахал публике на прощанье. Примерно в тот же период The Stooges выступили хедлайнерами после MC5 в Эсбери-парке и размазали бывших «старших братьев» по стенке. Но, как рассказывает Скотти Эштон, тот вечер в Нью-Йорке наконец «разбудил [в Джоне] червяка. Отбойный молоток в голове, забыть невозможно, все покатилось под горку. Внезапно оказалось, что героин – это клево».

Осенью 1970 года в Детройт хлынул поток героина. По словам лидера MC5 Уэйна Крамера, «еще вчера героин был каким-то экзотическим веществом для джазовых музыкантов, а сегодня он уже был во всеобщем доступе – дешево. Его было полно, и он был мощный».

MC5 подружились с героином незадолго до The Stooges; Уэйну Крамеру это облегчило болезненное осознание того, что карьере его группы, всем мечтам и надеждам конец. Для Джима Остерберга героин был средством расслабиться. «Я всегда чувствовал, что группа может работать упорней… Я всегда чувствовал, что должен делать что-то для всех, и меня это возмущало. Это стало бременем. И предлогом, конечно. На самом деле были напряги, я много ел кислоты и все такое… как-то бременем лежало на душе, честно. А тут героин: гора с плеч. И героин был».

Когда группа только начиналась, именно Джим Остерберг приезжал на репетиции и вытаскивал из постели дружков-«студжей». Теперь роль наседки, собирающей цыплят, перешла к Рону. Первыми, еще в Нью-Йорке, отозвались на хмурый призыв героина Адамс и Маккей. Потом Приятель заказал пакет в «Фан-хаус», и за ними последовал Джим, продолжив начатое в Сан-Франциско знакомство. Следом отправились Скотти и Билл – «сначала нюхали, потом подкожно», – и в какой-то момент к ним присоединился Зик. Произошел неизбежный раскол, причем братья Эштоны оказались по разные стороны баррикад. Рон, казалось, необратимо отдалился от своего вокалиста и, что хуже всего, от родного брата. «Мы не общались, – говорит Рон. – Скотти был втянут в орбиту Игги. Я остался в полной изоляции, совершенно один».

Когда Джимми Сильвер передал финансовые бразды и текущий контроль перешел к Джону Адамсу, а Джонни Филдс присматривал за бюджетом из Нью-Йорка, на банковском счету The Stooges был серьезный плюс. За несколько недель деньги кончились, команде стали платить наркотиками: вместо 50 долларов наличными (в неделю) Маккей и Зеттнер стали получать по 15, плюс пакет травы и упаковка героина «китайский белый». Маккей, впрочем, не настолько торчал, чтобы не понимать, что его, вслед за Дэйвом, скоро выгонят. Но когда Поп позвонил, он испытал облегчение. «Ни с одной работы я так не мечтал быть уволенным, как с этой. Я нюхал героин каждый день, наверное, недели две, но с отставкой потерял источник. Два месяца потом спать не мог, руки ныли, но все равно, считай, легко переломался. Продержись я еще пару месяцев – подсел бы уже как следует». Как бы то ни было, Маккею удалось уговорить хозяина “Discount Records” Дэйва Уотермолдера принять его обратно на прежнюю работу.

После ухода Маккея некогда веселый «Фан-хаус» превратился в дом скорби. Рон приходил на репетицию и сидел там в мрачном одиночестве. Иногда за концерты, как правило, на выходных, им платили героином; бывало, вокалист играл с огнем, в открытую нюхая в самолете. Но Игги был неплохим актером. По телефону он всегда мог убедить Дэнни Филдса (который, хоть и работал на «Атлантик», все еще пытался тащить The Stooges), что он «чистый», и переключить разговор на новые песни. А песни были: «Даже распадаясь, мы продолжали выдавать отличные риффы», – подтверждает Игги. Одна из них – “I Got A Right”, гимн несгибаемому упрямству: “I got a right to sing any time I want” («Я имею право петь, когда хочу»). Это была одна из первых полностью сольных вещей Джима – если не считать соавтором Дока, нахального длиннохвостого попугая, сидевшего на плече, пока он работал над песней. По многим причинам, а главным образом потому, что один торчал, другой нет, вместе Рон с Джимом песни писать перестали. А в ноябре появился человек, заменивший Рона.

В разговорах с десятками людей, знавшими «студжей» в конце 1970 года, то и дело всплывает слово «темный». Иногда оно описывает общую атмосферу. Иногда конкретного человека – Джеймса Уильямсона, одаренного гитариста, который присоединился к группе как раз тогда, когда они на всех парах неслись к саморазрушению. Разные люди высказываются о нем с поразительным единодушием.

Натали Шлоссман: «С появлением Джеймса стало больше наркотиков, безумия, грима и вообще всяческой эксцентрики. The Stooges оказались в зоне эксцентрики».

Дэнни Филдс: «Мне он не нравился. Я не понимал, зачем он там. Братья Эштоны были такие славные, а тут такой контраст. Мне в этом чудилось что-то зловещее».

Скотт Эштон: «Я пригласил Джеймса на репетицию, на джем. Это я виноват. Лопни мои глаза, будь я проклят во веки веков…»

Джеймс Уильямсон был целеустремлен, неглуп, талантлив и неблагополучен. Он родился в Кастервилле (Техас) 29 октября 1949 года, в четыре года потерял отца; новый муж матери, полковник, ненавидел длинные волосы и рок-н-ролл. С переездом в Детройт Джеймс какое-то время играл в группе Скотта Ричардсона The Chosen Few, пока не получил от полковника ультиматум: «Или стригись – или приют». Фанат Боба Дилана, Джеймс поступил так, как, по его мнению, поступил бы Боб: послал полковника подальше. В приюте для трудных подростков наголо обрили в первый же день. Играть на гитаре Джеймс учился у оклахомского кантри-музыканта Расти Спаркса, который пригласил его в свое телешоу. Бунтовать научился в приюте, и к моменту встречи со «студжами» это был, по словам Скотта, уже «законченный уличный наркоман, хулиган и гитарный маньяк».

Честно говоря, когда Джеймс Уильямсон сменил Билла Читэма, вернувшегося к обязанностям роуди, на хребте у каждого участника психодрамы The Stooges сидел уже, как говорится, целый зоопарк обезьян. По словам Уильямсона, немногие из тех, кто видел в нем угрозу, знали его как следует, «а что касается героина, я попал уже на готовое – не я все это начал». Уильямсон не отрицает, что был «настойчив, сосредоточен на том, что нужно сделать. И все время подталкивал группу: надо делать лучше, играть лучше, быть лучше. Если поэтому считается, что я бандит, – что ж, так тому и быть. Я это вижу иначе». Именно Игги, отчаявшись в поисках пути вперед, усек, что техасский парень своей психотически-упертой гитарой может повести группу в новом направлении, и пригласил его на роль второго гитариста. Как говорил Игги позже, его напрягало, что Рон ленится, – на самом деле, несомненно, были для их разлада и более простые фармакологические причины. Даже в наркотическом угаре Игги настоял, чтобы Уильямсон разработал заикающийся, жесткий гитарный рифф, из которого выросла песня “Penetration”. На то Рождество Игги с магнитофоном, басом «Фрамус» и гитарой «Мосрайт» ненадолго съездил на Ямайку, пытаясь соскочить с героина и обновить репертуар.

К началу 1971 года отчуждение между Роном Эштоном и прочими усилилось, когда Скотти, Игги и Джеймс переселились в «Университетскую башню», новое высотное здание в центре Анн-Арбора, где удобно было встречаться с дилерами. Рон говорит, что стал «изгоем. Потому что не отправился с ними в этот смертельный трип». Зика Зеттнера уже выгнали, его сменил Джимми Рекка, игравший с Джеймсом в группе The Chosen Few. Лео Битти и Дэйв Данлап ушли еще в декабре, не получив рождественских подарков в виде банковских чеков, и вместо них были наняты роуди с лучшим выходом на дилеров. В то время как Рон и Джимми Рекка жили в буквальном смысле на бобах, на овощах с огорода, его брат и вся остальная группа осуществляли свои наркоманские рок-н-ролльные фантазии. Скотт и Джеймс спелись и делили комнату на седьмом этаже, а Игги жил на верхнем. «И клево, кстати, было, – говорит Скотт. – Отличное время. Раз в неделю приходили с уборкой две горничных, девки хоть куда, и мы с ними бурно трахались. Круто было, живешь на крыше мира. Ну не то чтобы на крыше… на седьмом этаже, тоже круто. И мы продолжали торчать».