Таким образом, в тот вечер Игги Студж отправился с Тиной, Руми и другими в коммуну «Кокеток» на углу улиц Буш и Бейкер – такой экзотики на Среднем Западе не найдешь. К тому моменту «Кокетки» дали всего пару представлений, но уже летом вызывающе-непристойные костюмированные шоу снискали им скандальную известность. Вскоре Джим и Тина уединились в ее спальне для романтического свидания – «прямо школьный роман, очень романтично, он был ласковый, нежный, такой ранимый». Тина увидела в Джиме детскую непосредственность, и разница в возрасте не имела значения: «Возможно, он даже не знал, что мне четырнадцать, я могла показаться гораздо старше. Тогда все было иначе, отношение другое, люди заботились друг о друге, ничего в этом не было плохого».

Несмотря на «мир и любовь», все еще царившие в Сан-Франциско, после декабрьского убийства в Альтамонте настроение стало более хмурым, и к коктейлю веществ, доступных в городе, добавился героин. Коснулось это и коммуны «Кокеток», здесь с ним уже экспериментировали. «Это был “наркотик для субботнего вечера”, многие из нас заигрывали с ним, – говорит Тина, – и я думаю, что, к сожалению, на героин Джима посадили именно мы».

В доме на углу Буш и Бейкер, валяясь в чем мать родила в объятьях Тины и – впервые – в теплых объятиях героина, Джим стал объектом внимания «Кокеток», которые забредали, многие при параде, поглазеть на гостя. Глазеть было на что; Руми до сих пор помнит театральный шепот «Кокетки» Тахары (в сторону): «Вы только посмотрите на его размеры!» Восхитительный и возмутительный опыт, в полном соответствии с нараставшей интенсивностью музыки The Stooges.

В последнюю, самую жаркую неделю записи Тина приехала к Джиму в Лос-Анджелес, в «Тропикану». Несмотря на то, что музыканты порой сопротивлялись, когда Галлуччи настаивал на многочисленных дублях, в принципе они одобряли его рвение, и было много светлых моментов: на ленте остались шутки Росс-Майринга и скетчи в духе борца Реда Руди в исполнении Билла Читэма (вечерние сеансы борьбы, конечно же, входили в регулярное телеменю «студжей»). Но над всем этим, по словам Читэма, собирались черные тучи. Джимми и Сьюзен обзавелись теперь собственным бэби и несколько охладели к роли бэбиситтеров при двадцатилетних оболтусах, и в Лос-Анджелесе в основном проводили время за углом, в принадлежащей их друзьям макробиотической лавке “Erewhon” на Беверли. Вместов них на центральную роль выдвинулся «Приятель» – роуд-менеджер Джон Адамс. В Лос-Анджелесе его «очарованность отвратительным» получила новую пищу. Читэм, который делил с ним комнату, заметил, что его восхищают соседи по «Тропикане», немолодая голубая парочка, оба кокаинисты. «У одного из них была полностью сожжена носовая перегородка, – говорит Читэм, и его передергивает. – Джона это почему-то приводило в восторг. Он смотрел на этого старого чувака, который торчал многие годы, и, я думаю, хотел быть таким же». Адамс заявил, что и сам не отказался бы от дорожки кокаина; но тому ли, кто когда-то торчал на героине, ограничиваться одной дорожкой?

Тогда же Игги начал пробовать новые вещества. Когда в начале записи Дэнни Филдс впервые угостил его кокаином, он заявил: «Я вообще ничего не почувствовал!», но через несколько дней уже залез к Филдсу в окно мотеля за добавкой, а потом вынюхал все его запасы. Ближе к концу фотограф-фрилансер Эд Караефф пришел снимать группу для обложки и запечатлел их валяющимися на полу: «Типа: ага, хотите, чтоб мы были бодрыми в кадре, – говорит Стив Маккей, – так что мы снюхали целую гору кокса». Джим Остерберг до сих пор с симпатией вспоминает «славного хиппи-фотографа», а также его розовый перуанский кокаин и псилоцибин в таблетках (правда, сегодня Караефф ничего о кокаине на записи не помнит). Вскоре Игги и особенно Джон Адамс подсели на кокаин.

В понедельник 25 мая записали двенадцать дублей “Dirt”, решили остановиться на последнем и перешли к финальной вещи, свирепому расколбасу, который назывался у них между собой «хипповый финал» или “Freak”, а впоследствии получил название “LA Blues”. Хипповый финал обычно вытекал непосредственно из песни “Fun House”, но вместо того, чтобы пытаться записать двадцать минут материала в один присест, Галлуччи решил писать импровизацию отдельно. Чтобы прийти в соответствующее состояние и заодно отпраздновать окончание записи, все «студжи», за исключением Рона, закинулись кислотой. Росс-Майринг закатал рукава и встал за пульт. «У него, конечно, уже мигала красная лампочка, – говорит Галлуччи, – но все же он решил: раз уж вышли за флажки, надо идти до конца». Стив Маккей до сих пор помнит: он лежит на полу, дует в сакс и чувствует, что висит на волоске, смотрит на «Попа» и обламывается: «А вдруг он ненавидит меня, как страшно… всякое такое, знаете».

Наконец-то The Stooges записали то, что нельзя было записать.

В довершение сомнительного романа с Лос-Анджелесом, группа сыграла два концерта в “Whisky a Go-Go”. Чувство было взаимным. Их выступление, как и в “Ungano’s”, потрясло и шокировало аудиторию; даже Галлуччи был поражен, видя, как Игги хватает оплетенную бутыль из-под «кьянти», из тех, что служили в клубе подсвечниками, и льет себе на живот горячий воск. Фотограф Эд Караефф тоже был изумлен, но не настолько, чтобы не запечатлеть этот кадр. Случай стал легендарным, и фанаты в Нью-Йорке, Сан-Франциско и бесчисленных городах и весях стали утверждать, что видели такое в своих местных клубах. На самом деле это, видимо, произошло только тогда в “Whisky”, но, подобно множеству моментов в недолгой карьере The Stooges, обсасывалось десятилетиями.

Вскоре, на выходных (День поминовения), Дэйв, Скотт и Стив улетели обратно в Детройт, а Джим и Рон – на несколько дней позже. По возвращении Джим, загорелый и отдохнувший, выглядел лучше, чем когда-либо. Но, по словам некоторых обитателей «Веселого дома», одновременно с Джимом в Анн-Арборе, как по заказу, появился кокаин. (В некотором смысле так и было; в конце сентября 1969 года Никсон запустил операцию «Перехват» с целью перекрыть поставки марихуаны, так что мичиганские плановые бросились на поиск альтернатив: первоначально это был поступавший из Канады гашиш с добавлением опиума, затем кокаин и, наконец, героин.) Через несколько недель уже собственные музыканты прозвали Игги «кокаиновой шлюхой», когда он начал мыть посуду у местной дилерши Микки Б. в надежде вырубить бесплатную дозу белого порошка.

Все лето The Stooges казались неуязвимыми и непотопляемыми. Rolling Stone, Creem, Entertainment World, Crawdaddy и другие журналы посвящали большие статьи невероятному новому явлению. 13 июня на рок-фестивале “The Summer Pop” в Цинциннати, играя программу Fun House на пике интенсивности, группа достигла зенита. Никогда еще ни один артист не был таким открытым, таким уверенным, не вступал в такие близкие отношения с публикой. Игги в собачьем ошейнике (смесь невинности мальчика из хора с животной порочностью) снова и снова прыгает в народ в великолепном, захватывающем взаимодействии. Воздвигшись над толпой, он смеется, поет, позирует, швыряется арахисовым маслом из банки. Этот немыслимый трюк уже совершался в Цинциннати несколько месяцев назад, но теперь телекамеры могли запечатлеть его в доказательство, что это не плод возбужденного воображения фанатов. До обидного короткий кусок (всего пять минут), показанный в передаче NBC Midsummer Rock в конце августа, остается лучшей записью The Stooges в расцвете их карьеры.