— Не совсем, — слукавил Игнат, улыбнувшись.

— Деда я твоего знавал, вот кто настоящий уркач был! — восторженно выдохнул Петя Кроха. — Я многому у него научился. А ты в него пошел. Сметлив с детства, да и кость такая же широкая, как у него. А говорил я тебе вот что: если ко мне в ученики пойдешь, так я из тебя такого знатного скокоря сделаю, каких еще свет не видывал. А ты по другой дорожке потопал!

Спорить Игнат не стал, лишь широко улыбнулся да и неблагодарное это дело — старику перечить.

— Теперь-то уж ничего не вернешь, — развел руками Сарычев.

— А то покумекай на досуге, — ненавязчиво настаивал Петя Кроха, — благими делами заниматься никогда не поздно. — И он небрежно и одновременно очень сильно швырнул топор в ворота. Лезвие, крутанувшись, со смачным звуком расщепило косяк. Показав молодецкую удаль, Кроха довольно хмыкнул и пригласил грубовато: — Ну, чего встал, пойдем в дом. — И, не оглядываясь, затопал по лестнице на второй этаж.

Игнат Сарычев попытался выдернуть топор. Не получилось. Не потерял хватку старый уркач, и если ему придется разменивать собственную жизнь то за очень высокую монету. В детстве и юности Игнат частенько приезжал к деду в Москву. Тогда-то он и познакомился с Петей Крохой — сравнительно молодым, веселым уркаганом. Кроха пытался обучить его воровскому ремеслу, но дальше нескольких «уроков» дело не пошло: Игната уже тогда неудержимо тянуло море. Много позже, бывая в Москве, Игнат порой виделся с Петей, стараясь смотреть сквозь пальцы на его «подвиги». Во всяком случае, их дружба не раз помогала Сарычеву в оперативных разборках.

Проем дверей был низким, и Сарычев с улыбкой наблюдал за Петей Крохой, который, когда входил в комнату, чуть ли не складывался пополам.

В передней комнате, у самого окна, сидела чистенькая бабулька лет шестидесяти, в туго повязанной косынке, и быстро перебирала тонкими спицами. Взглянув на вошедшего, она едва подняла голову и вновь углубилась в работу.

— Лукерья, это ко мне, — проговорил Петя Кроха, и в голосе старого великана прозвучала неподдельная ласка.

Гляди-ка ты, какой гранью открылся старый разбойник!

Засмотревшись на старушку, Игнат крепко ткнулся лбом о притолоку, чем вызвал самое настоящее ликование у хозяйки.

Вытирая проступившую слезу, она проговорила весело:

— Мои-то сыновья точно такие же большие, и когда ко мне приходют, так непременно все лбы поразбивают.

Сарычев потер ушибленное место — что тут сделаешь, ведь не обижаться же! И уверенно затопал за Крохой.

Петя по-хозяйски сел за стол. Поднял с пола большую бутылку с самогоном, ловко выдернул промокшую бумажную пробку и, не спрашивая желания гостя, разлил напиток в жестяные кружки Что поделаешь, отказываться не принято, и Сарычев с некоторой неохотой взял кружку.

Дожидаться Петя Кроха не стал, макнул седые усы в мутную хмельную влагу и выдул питие в четыре больших глотка. Долго занюхивал хмель засаленным рукавом, сытно икая, а потом положил на хлеб кусочек сальца и закусил.

— А ты пей, — наказал Петя Кроха, — не побрезгуй! Лукерья-то моя большая мастерица самогон гнать. А для крепости она еще в него куриного помета добавляет, — проговорил он, сощурившись. — Так в голову ударяет, что потом мозги набекрень.

Преодолев отвращение, Сарычев сумел выпить кружку на треть и зажевал сивушный запашок добрым шматком сала.

— Так с чем ты пришел? — спросил старый разбойник. — Уж не в уркаганы ли проситься? Хе-хе-хе!

Сарычев шутку поддержал, натянуто рассмеявшись.

— Мне уже поздно менять свою квалификацию, Петя. Видно, так и останусь в сыщиках.

— А то смотри, — по новой разлил самогонку Кроха. — Мы хорошим людям завсегда рады. А помнишь, как я тебя розгами высек, когда ты за яблоками ко мне в сад залез? — неожиданно посуровел старик.

— Разве ж такое забудешь? — добродушно улыбнулся чекист. — Два дня присесть не мог.

— А хорошая наука, она всегда через задницу усваивается, — назидательно заключил старый уркаган, вникнув в проблему через призму прожитых лет. — Не будь моих розог, тогда, глядишь, и в люди бы не вышел. А сейчас вот в галифе вышагиваешь. Кожанка на тебе, — смерил Петя Кроха гостя долгим взглядом. — Слыхал я о тебе, что ты в Питере жиганов здорово пошерстил. Оно и правильно! — махнул он рукой. — А то от них житья никакого не стало. Нас, уркачей, за людей не считают, отовсюду повытеснили. Где что плохо лежит, там обязательно жигана повстречаешь! Где ломоть пожирнее, опять жиган. Раньше, бывало, спросишь у мальца, кем он хочет быть. Так он непременно ответит, что уркачом! А сейчас всякая шпана в жиганы лезет.

Игнат Сарычев усмехнулся:

— Что-то я тебя, Кроха, не пойму… Чем же вы, например, от жиганов отличаетесь? Так же воруете, так же грабите! Мокрым делом ни те, ни другие не брезгуют.

Петя Кроха сощурился и проговорил:

— А вот этого ты не скажи. Мы воруем для чего? Для того чтобы жить хорошо. Чтобы вместо корки хлеба на столе лежал пшеничный каравай. Так?

— Так, — усмехнувшись, согласился бывший моряк.

— Чтобы колбаска была на столе вкусная, верно?

— Предположим, — улыбнулся Игнат Сарычев еще шире. Старик ему нравился всегда. — Только ведь жиганы воруют для того же самого.

— Они говорят, что не грабят, а «экспроприируют» награбленное. «Идейные», одним словом. Мы же деньги между собой по-братски распределяем. А у них паханы как баре живут, а у нас «ивана» от любого другого не отличишь. Вот в Москве я с одним таким жиганом повстречался. Костюм на нем тройка из дорогого бостона, сам дворянских кровей, «шпрехает» на трех языках. Книжки какие-то умные читает, о политике говорит, а сам на большую дорогу с наганом выходит. И на счету у него загубленных душ будет куда поболее, чем у меня. Я у него спрашиваю: что же это ты, барин, за границу-то не убежал? А он даже и не обиделся. Я, говорит, здесь родился, здесь и помереть хочу. Я у него опять спрашиваю, ладно, я темный человек, на большую дорогу выхожу озорничать, мне простительно. А потом, мне и кормиться как-то надо, привык я к этому делу, да и не умею более ничего. А вот зачем ты людишек обижаешь? И знаешь, что мне ответил этот жиган?

— И что же?

— А у меня, говорит, большевики имение отобрали, вот я свое и возвращаю, а сам в это время книжку какую-то заграничную листает. А я за свою жизнь даже газеты в руках не держал. И знаешь почему?

— Почему же? — спросил Сарычев, подцепив вилкой кусок сала.

— А потому что мне не положено! Уркаган воровать должен! — произнес Петя Кроха не без гордости — И дети у него должны быть урками, так исстари ведется. Если ремесло свое отпрыскам не передавать, тогда весь воровской люд перевестись может. А нынче что? — в негодовании воскликнул старый разбойник, стукнув тяжелым кулаком по столу. — Все перемешалось! Не поймешь, кто правый, а кто виноват! Изменились времена, — безнадежно махнул он рукой. — Давай еще, что ли, по одной, Трофимыч. Проглотишь так пару стаканов, глядишь, и жизнь как-то веселее становится.